– Вам нечего бояться, – тихо сказала маркиза, словно прочитав мои мысли. – Ее милость вдовствующая королева стара и больна. Она не причинит вам вреда.

– Я вовсе не боюсь… – Я нахмурилась, но тут же замолчала, увидев на лестнице мать.

– Ваша бабушка наверху, – сказала маркиза. – Там вы с ней и увидитесь.

В комнате было темно. Я остановилась на пороге, дожидаясь, пока глаза не привыкнут к полумраку, но мать, едва успев войти, высекла огонь и зажгла свечи.

– Хуана, входи и закрой дверь. Сквозит.

С трудом преодолевая необъяснимый страх, я шагнула в комнату. В отблесках света я увидела старый ткацкий станок в углу, стол, стулья и полуразвалившийся трон. Ничто не напоминало комнату больной, заваленную лекарствами и пропитанную запахом болезни, и я со вздохом облегчения повернулась к стоявшей у кровати матери.

Тянулись долгие секунды. В полной тишине мать глядела на почти неразличимую фигуру под грудой одеял. Затем я услышала, как она почти шепотом позвала:

– Мама?

Вновь наступила глубокая тишина. Потом мать посмотрела на меня и жестом подозвала к себе.

Я подошла к постели и замерла.

Виднелись лишь голова и верхняя часть тела бабушки, возлежавшей на подушках. Пряди бесцветных волос падали на ввалившуюся, казавшуюся бездыханной грудь. На восковом лице отчетливо выделялись очертания костей черепа, потемневшие веки были опущены. Она выглядела столь неподвижной, столь невещественной, что мне показалось, будто она уже умерла. Я заставила себя шагнуть ближе, и какой-то звук – возможно, шорох моих пальцев о полог кровати или стук каблуков – разбудил ее. Глаза цвета застывшего моря медленно открылись, в меня уперся остекленевший взгляд. Иссохшие губы пошевелились, и раздался едва слышный шепот:

– Eres mi alma.

«Ты моя душа».

– Нет, – поправила мать. – Это Хуана, мама. Твоя внучка. – Она тихо обратилась ко мне: – Hija, выйди на свет. Пусть она тебя увидит.

Я двинулась вокруг кровати. Голова бабушки поворачивалась следом за мной; у меня волосы шевелились на затылке, и я с трудом подавляла желание отвернуться. Не хотелось встречаться с ее пронизывающим взглядом, видеть таившиеся в ее глазах кошмары.

А потом я услышала слабый голос, словно доносившийся из бездны:

– Почему ты боишься?

Я подняла взгляд, и отчаянно бьющееся сердце в моей груди вдруг успокоилось.

Никогда еще я не видела столь невыразимой муки. В глазах бабушки читался весь ужас вечной ночи, безжалостное, не несущее облегчения одиночество. Вынужденная страдать от заточения, какого не могла вынести ни одна живая душа, она умоляла о милосердии, о быстрой смерти, которая положила бы конец бессмысленному существованию.

Упав на колени, я нашарила под мехами ее хрупкую, словно высохший лист, руку. Не сказав больше ни слова, вдовствующая королева вздохнула и вновь впала в беспокойный сон. Глаза ее закрылись. Помедлив, я отпустила ее руку, поднялась и повернулась к матери. Та стояла неподвижно, бледная, с поднятым подбородком, словно готовая броситься в бой.

– Почему, мама? – спросила я. – Почему ты так с ней поступила?

– Я ничего не делала. – Ее голос дрогнул: похоже, тяжкие мысли снедали ее куда дольше, чем можно было предполагать. – Моя мать заболела, – быстро продолжала королева, словно пытаясь избавиться от ужасного бремени. – Она не могла больше жить в этом мире. Я была еще ребенком, когда у нее случились первые припадки. Позже, когда я уже была королевой, стало ясно, что она никогда не оправится. Больше я ничем не могла ей помочь. Только здесь она была в безопасности.

– В безопасности?

– Не смотри на меня так! – гневно бросила мать. – Уверяю тебя, она нисколько не пострадала. Она имела в распоряжении фрейлин и смотрителей, множество врачей, весь замок – могла получить все, что только бы захотела.