В такие дни я не могу отвязаться от мыслей об увольнении, которые доводят меня до сердечных колик. Как и Суреш, я пошла на юридический не для того, чтобы стать потом корпоративным юристом. У меня ведь когда-то были идеалы. Я всей душой болела за права человека. После университета я отдала должное профессии и некоторое время работала в «Слаутер и Мэй», но как только я перешла на позицию юридического консультанта в маленькую некоммерческую организацию, занимающуюся правами женщин – жертв торговли людьми в Великобритании, отец серьезно заболел, и для покрытия расходов родителей мне пришлось найти работу, которую мама называет «настоящей» – в противовес «бессмысленной трате моего дорогого юридического образования». Так что я была вынуждена пойти в «Слаутер и Мэй» и умолять взять меня обратно. Некоторая часть заработанного пошла на оплату учебы Мелиссы, так как она была уже на полпути к получению дорогого британского диплома архитектора и должна была сосредоточиться на отличных оценках, а не совмещать университет с работой. Во втором случае она бы получила обычный диплом, а не с отличием, чего мы не могли допустить.

Думаю, именно благодаря мне Мелисса познакомилась с Камарулом на третьем курсе. Из-за этого я всегда чувствовала некую вину перед мамой, и не потому, что я поощряю ее бытовой расизм («Можешь с ними дружить, но не встречаться же!»), а потому, что я, несшая все расходы семьи (рак – дело дорогое, когда нет хорошей страховки), пожалела Мелиссу и не рассказала ей, как тяжело мама переносила смерть папы. Я ошибочно решила, что Мелисса не должна зря страдать, и она так и не узнала, насколько все было плохо. Мама оправилась от нервного срыва и думала, что Мелисса просто не сочла нужным приехать домой после того, как спустя несколько месяцев после смерти папы закончила учебу. Вместо этого она на год отправилась в академический отпуск с Камарулом, и с тех пор они неразлучны.

Как бы то ни было, наша семья прошла этот эмоционально и финансово сложный период, и я могла бы уволиться, чтобы перейти в другую сферу, как и хотела когда-то. Но я не могу. Я уже не знаю как. Нигде я не смогу зарабатывать больше, чем тут, и у меня на счету почти нет сбережений из-за того, что все ушло на оплату медицинских счетов отца. Я едва могу себе позволить выплаты по ипотеке (я оптимистично выбрала очень престижное место жительства), которые, конечно, под контролем, покуда у меня есть работа. К тому же я не могу сейчас сойти с дистанции – я подпортила себе зрение, читая сотни страниц документов, лебезила перед огромным количеством людей, отринула слишком большую часть своей идентичности, потратила юность, выслушала слишком много лекций от матери о том, как страшно оказаться посредственностью. Это уже не мой выбор. Слишком много стоит на кону. Я должна стать партнером.

Понедельник, 29 февраля (високосный день!)

6:25. Вот черт, снова понедельник.

7:20. Зачем люди шлют мне мемы о високосном дне? Черт возьми, это же лишний рабочий день.

7:45. В поезде. Меня пихнули локтем, облапали и пару раз наступили на ноги.

8:10. Ох, Суреш только что прислал письмо – сообщил, что принесет шоколадные круассаны в офис.

8:12. Я не должна есть круассаны врага. Показать ему свою любовь к углеводам и сладкому – это слабость.

8:20. Вообще-то он и так видит, что я постоянно ем сладкое. Я даже держу на столе сахарницу, из которой он обычно кладет сахар в чай. Суреш уже слышал мои стоны, когда я наслаждаюсь кусочком торта, хоть это бывает и нечасто.

8:22. Я просто съем один круассан.

8:25. Или два. Когда он выйдет из кухни.