После этого родители заперли меня в доме и больше не выпускали, чтобы я не создавал проблем.

В доме ко мне теперь относились, как к безродной псине. Меня били за неправильно сказанное слово, издевались, я даже ел отдельно от всех. Мой старший брат особенно старался, – я печально усмехнулся. – Он однажды избил меня до полусмерти, а родители и бровью не повели.

Тогда же я понял, что больше такой жизни не выдержу… – я посмотрел на Рикс. – Ты все еще слушаешь?

Юная колдунья смотрела в огонь и слушала плавно текущий рассказ.

Одной из самых замечательных особенностей колдовского зрения была та, что позволяла видеть через огонь воспоминания других людей. Я задержал взгляд на ее глазах – в них отражалось не только пламя костра. В них отражались мои собственные воспоминания, будто она была там и видела всё моими глазами.

– Да, продолжай, пожалуйста, – ответила девушка чуть слышным шепотом. – Что было дальше?

На ресницах ее застыли слезы. Рикс переживала всю ту боль и весь тот ужас. Все то разочарование в жизни. Это было мучительно. Невыносимо. Невыносимо смотреть на нее, догадываясь, что она испытывает. Если она чувствует хотя бы половину той боли, что досталась мне…

Я чувствовал, что Рикс прямо сейчас переживает все, что я говорю. Я не знал, как она это делала, но она не просто представляла мой рассказ – сейчас она жила в нем вместо меня.

Машинально я покрутил жарящегося фазана. Еще не готов…

Смахнув слезинки с ресниц, не отрываясь от созерцания картин из воспоминаний, Рикс крепко сжала мою руку.

– В ту ночь родители ушли в соседний дом, чтобы отпраздновать свадьбу Джели с другим женихом, – продолжил я. – В нашем доме оставались только я и мой брат, который уже напился до поросячьего визга и спал. Я уже решил, что сбегу, и сбежал бы незамедлительно, если бы меня не останавливала мысль о том, что меня все равно поймают и вернут домой. Тогда я стал размышлять.

Скорее всего, мне не удастся избежать поимки – это не в моих силах, я не так хорошо умею прятаться. Но даже если меня снова поймают и бросят в тюрьму – я лучше проживу там год, чем еще хоть день в Ремалионе! Для этого нужно сделать так, чтобы за мной никто не явился.

В любой другой момент я ужаснулся бы своей следующей мысли, но тогда я видел это единственным выходом. Чтобы за мной никто не пришел – я должен убить всю свою семью.

Я до сих пор не могу понять, почему я не стал долго собираться с силами перед таким жутким преступлением.

Мой брат спал, поэтому мне ничего не стоило загнать кухонный нож ему под подбородок – почти сразу, как только мысль пришла мне в голову. Тогда я вышел на крыльцо нашего дома и увидел, что в соседнем доме – доме Джели – идет гулянка, и никто не увидит, если я сбегу прямо сейчас.

Но подумал ли я, что родители могут вернуться за мной, пока я в тюрьме, или же мне просто было мало крови – я решил расправиться и с ними. Обрубить все раз и навсегда!

Конечно, лезть с ножом в дом, полный пьяных гостей – гиблое дело, поэтому я поступил по-другому. Я дождался, пока все гости зайдут обратно в дом, и начал подпирать все двери и окна чем попало – досками, лежавшими рядом, метлами, камнями. Когда двери и окна были закрыты, я зашел обратно в наш дом, взял огниво и поджег дом Джели.

Нет, мне вовсе не было жалко ни родителей, ни бывшую невесту, ни тем более гостей. Я даже радовался. Радовался мучительной смерти родителей, которые держали меня взаперти, смерти бывшей возлюбленной, которая отвернулась от меня за мое желание свободы, и смерти гостей. Просто потому, что они были слишком лживы, ничтожны и тупы, чтобы оставаться в живых.