– Андрей Васильевич! Как же я рад! Заждались, заждались…

Андрей вышел навстречу самому близкому родственнику своей жены, крепко его обнял, и они вместе вернулись под навес, уселись рядом. Княгиня, жестом отогнав прислугу, сама налила им вина.

– За встречу, друг мой! – с улыбкой поднял кубок Юрий Семенович. – Ну, рассказывай князь, рассказывай! Как ныне Москва, как бояре с голодом справляются, отошли ли от сечи великой, много ли земель новых государь победителям нарезал?

– Много, княже, много, – ответил Зверев. – Почитай, на триста верст черту засечную на юг сдвинул. От Рязани и Тулы до самого сердца Дикого Поля, от Оки и аж до Северного Донца[5].

– А как друг твой, Михайло Воротынский? Цел ли? Живым ли из сечи вышел?

– Не беспокойся, Бог милостив к храбрым, – кивнул Зверев. – Ни одной царапины нет на воеводе.

– Славно, – перекрестился князь. – Имя сего славного витязя даже здесь многих в дрожь бросает.

– Это потому, что они еще не знают про опричного воеводу князя Дмитрия Хворостинина, – злорадно усмехнулся Андрей. – Он тоже един десяти стоит. Именно он сечу при Молодях и начинал, с горсткой детей боярских на орду несчитанную кинувшись. Он себя еще покажет. От одного взгляда нехристи драпать будут.

– Хворостинины – это отрасль князей Ярославских? – прищурившись, моментально сориентировался князь Друцкий. – Которые от Михаила Васильевича Хворостина род ведут? Если отец князя Дмитрия Иван, так мы с ним по матери родичи совсем близкие выходим, он мне вроде как внучатый племянник! Славно, славно. А князь Салтыков как, здоров ли?

– В Москве при пожаре угорел, – перекрестился князь Сакульский.

– Жаль, – вздохнул Юрий Семенович. – А я как раз грамотку ему отписать собирался… Царствие ему небесное… А Шереметевы ныне не в опале?

Князю Друцкому пришлось пересказывать все события последних лет довольно долго и подробно – несмотря на то, что о многом дядюшка и так откуда-то хорошо знал. Пересказывать в мелочах: кто где погиб или возвысился, на кого наложили опалу, кого одарили поместьями, кто на ком женился, кого куда выдали замуж, кто вывел своих сыновей в новики и как отозвался на это Иоанн Васильевич. Причем, когда Зверев признавался, что не в курсе семейных праздников каких-то дальних родственников или не способен точно указать, к какой ветви одной и той же фамилии относится опальный боярин – Юрий Семенович проявлял хорошо различимое неудовольствие – пусть и не выказываемое вслух. Расспросы продлились до сумерек. То есть, не только до ужина, но и позднее, после чего дядюшка в задумчивости удалился, а Андрей оказался вымотан настолько, что даже не догадался в свою очередь расспросить князя Друцкого о его собственных семейных делах.

В покое и тишине Зверев просидел всего несколько минут. Не успел он допить и одного бокала, как под навесом появилась Пребрана, накинувшая на плечи пушистый и белоснежный пуховый платок. Она неуверенно задержалась у края стола, потом бесшумно, словно скользя над полом, дошла до отца, осторожно присела на самый краешек скамьи, опустив взгляд к столешнице. Прошептала:

– Карл сказывает, коли венчаться станем, я веру свою должна сменить.

– Вот как? – Андрей ощутил, как его губы расползаются в невольную улыбку. – И это все, что тебя волнует?

– Но ведь от веры православной отречься надобно! – недоуменно вскинула голову девушка.

– Я думал, ты кричать станешь: нелюб он мне! Страшен, противен! Не хочу, не буду! Лучше в монастырь! – откинувшись на столб за спиной, допил вино князь. – А ты сказываешь токмо, что с обрядом венчания нелады. Остальное все, стало быть, по душе?