– Маленькая, конечно, – он снял, бросил рыбку на берег. – Я сейчас еще…

Губы все синие от холода.

– Дай мне, – Ивен решительно подошла к нему, попыталась отнять самодельное копье.

– Там холодно… – осторожно сказал он.

– Ничего. Ты боишься, что у меня выйдет лучше? Боишься, что женщина окажется лучше тебя?

Эйрик улыбнулся.

– Попробуй.

Отдал ей.

Ивен сняла сапоги, сложила рядом одеяло. Потом, подумав, приподняла сорочку, завязала повыше колен, чтобы не замочить. Пошла в воду.

От холода сводило зубы, просто ужасно.

– Спорим, моя будет вдвое крупнее?! – крикнула она.

Ивен поймала двух окуней и плотву. Быстро, почти по удару на каждую, только в первую целилась дважды. Даже толком замерзнуть не успела. Но у нее – опыт. Тьюгге учил ее ловить…

Эйрик смотрел с восхищением и легкой завистью.

Потом они отнесли рыбу в дом и жарили теперь на огне, насадив на прутики. Так, что текли слюнки.

Оба сидели, завернувшись в одеяла, одежда сушилась. У Ивен еще ничего, а он весь мокрый с ног до головы. Сначала было неловко, но потом даже немного смешно. Охотники. Сидят теперь голые, греются. Нет, оба они завернулись достаточно хорошо, Ивен следила, чтобы ее одеяло не сползало с плеч и не пыталось распахнуться… Эйрик тоже… Жарили рыбу.

– А плавать ты тоже не умеешь? – спросил она? Почему-то это не давало покоя, как-то не вязалось.

– Умею, почему нет, – он пожал плечами, но подобрался.

– Ты не хочешь говорить?

– Да нет… просто… что тебе рассказать?

Он поднял на нее глаза. Напряженные.

– Сложно поверить, что ты можешь чего-то бояться, – сказала она.

– Мужчина не может бояться. И король – тем более, да?

– Не знаю. Каждый может. Ты просто… ты не такой…

Эйрик сморщился, выставил из-под одеяла ногу. Там, спереди под коленом и вниз – широкий рваный шрам. Ивен не поняла.

– Что? – спросила она.

– У нас был замечательный придворный лекарь, – сказал Эйрик, спрятал ногу обратно под одеяло, отвернулся, глядя на огонь. – Просто чудо, что я не умер тогда, и даже могу ходить. И даже уже почти не хромаю.

Ивен смотрела на него во все глаза.

– Тебе что, сломали ногу? Вот прямо… совсем?

– Да.

Невозможно поверить…

– За то… за то, что ты боялся? Ты смеешься?

Эйрик вздохнул.

– Мне было восемь лет, – сказал он, очень стараясь ровно и равнодушно. – Мы возвращались с охоты, нужно было переправиться через реку. Я запаниковал. И он сломал мне ногу, как и грозился. Он всегда выполняет свои угрозы. Сказал, что если буду так орать, сломает и вторую, – Эйрик облизал губы. – Они там были пьяные все, после удачной охоты. Добыли здоровенного кабана… Хотя, не думаю, что были бы трезвые, это что-то изменило.

– Твой отец?

Ивен многое слышала про короля, но… Это не укладывалось в голове.

Она знала, что мать Эйрика умерла при родах, ей было всего пятнадцать. Слышала мельком, что свадьбу играли на скорую руку. Ньяль была помолвлена с Уддгером, с юным королем, но свадьба должна была состояться позже, когда оба подрастут. А Уддгер не устоял, не стал ждать. Королю самому тогда было семнадцать.

Вторая жена Уддгера, Милдис, родила ему трех дочерей и сына, который умер в младенчестве. А теперь вот Бирна…

Эйрик молчал, глядя на огонь.

Ивен потянулась, перевернула рыбу, чтобы не подгорела.

– Он никогда не любил тебя? – тихо спросила она. Даже не спросила, просто сказала вслух.

Эйрик фыркнул. Какая уж тут любовь.

– Он всегда считал, что еще молод и успеет заделать столько наследников, сколько потребуется.

Королю было плевать. Ему и сейчас всего тридцать шесть, он действительно молод, и теперь у него есть еще один сын.

Но так просто не может быть…

– Знаешь, – сказал Эйрик, – я не рассказывал никому, но… Я был совсем ребенком… У нас в саду был небольшой прудик с карпами, мелкий совсем, даже мне было едва по пояс. Я любил ловить этих карпов руками. Они были большие, скользкие, так щекотно пощипывали пальцы, надеясь получить еду. И как-то я поскользнулся в этом прудике, упал на спину и никак не могу встать. Барахтался. Чуть не захлебнулся тогда. Вокруг было столько людей, но никто даже не подумал меня вытащить… Только садовник… я уже здорово наглотался воды… С тех пор, наверно, и стал бояться.