Этот, с небритым ликом и волосами, собранными на затылке в конский хвост, крякнув, поднялся и, бормоча что-то, полез на сцену. За ним из зала последовали еще двое, столь же колоритного вида.

Приняты они были великолепно и играли хорошо, но в отличие от своих предшественников слишком заученно, бездушно как-то. А когда после исполнения нескольких коротких вещей и одной длинной, положили инструменты и ушли со сцены, я двинулась следом за небритым, направившимся к выходу из зала.

Держась почти вплотную к нему, я прошла по коридору и у самой двери с надписью «JAZZ!» свернула вслед за ним и, рискуя оказаться в мужском туалете, вошла в помещение, куда посторонние, похоже, доступа не имели. Только здесь он соизволил меня заметить.

– Тебе чего, крошка? – осведомился он, удивленно подняв брови.

«Нашел крошку! Если я крошка, то ты – самый настоящий коротышка», – подумала я, плотно прикрывая за собою дверь.

И впрямь он был немногим выше меня. Да и вообще – тощий был.

– Зря ты это, ми-илая! – протянул он увещевательно. – И не рассчитывай. Я сегодня не в настроении. Проваливай!

Взмахнув рукой, он отвернулся, сочтя разговор оконченным, и потерял ко мне интерес. Ошибаешься, джазмен, все еще только начинается. И независимо от твоего настроения.

– Ты – Евгений Ребров? – спросила я.

Очень удачное оказалось начало, потому что лучшего способа заинтересовать и завладеть его вниманием, казалось, не существовало.

– А ты сомневаешься? – возмутился он – удивлению его не было границ.

– Ты ответил, и я тебе верю.

Тоже мне, знаменитость местного масштаба!

– Я впервые здесь, так что извини, Евгений, мою неосведомленность.

– Хорошо, хорошо, извиняю, – он опять взмахнул рукой. – Проваливай!

– Это нетрудно. Хорошо, я уйду. Но завтра вместо меня тебя навестят менты, и от них ты вот так не отмахнешься. Я пришла тебя предупредить. Или даже помочь, если сторгуемся.

– Чего? – скривился он недоверчиво. – Менты? С какой стати? Что-то ты мне здесь гонишь совсем не то…

Хорошо, джазмен, отлично. Твоя растерянность меня радует. Еще бы увериться, что стреляю я не холостыми патронами и не в белый свет как в копеечку.

Он, забыв закрыть рот и не сводя с меня прищуренных глаз, попятился и, наткнувшись на стоявший у стены драный, не в одном месте прожженный диван, плюхнулся на него и только тогда вновь обрел дар речи.

– Кто ты такая вообще? Откуда взялась? Чего тебе надо?

Я прошла к грязному столу с почерневшими круглыми следами от стаканов и бутылок и, развернув к дивану стул, села напротив него.

Голоса из коридора и звучавшая в отдалении музыка доносились сюда глухо. Гудел и помаргивал одной из двух голубых ламп светильник, прикрученный проволокой к трубе, идущей по стене под потолком. Над головой Евгения с многоцветной афиши щерилась белозубой улыбкой какая-то джаз-звезда, окруженная световыми бликами.

– Ты что так напугался? – спросила я его тихо, и он усмехнулся, покачал головой. Судя по всему, попытался взять себя в руки, потому что глаза его опять стали насмешливо-колючими.

– Ты меня на испуг берешь!

Он повернул голову набок и смотрел теперь высокомерно и недоверчиво. Еще немного, и вернется к нему вся его злая самоуверенность.

– Ты сама из «конторы», вот что. Благодетельница!

– Ага! И явилась сюда, чтобы завербовать тебя осведомителем по делишкам здешнего мелкого дерьма!

Я позволила себе холодную усмешку, и она на него хорошо подействовала. Говорили мы теперь на равных. Вернее, говорила я, а он слушал, не делая попыток послать меня куда подальше.

– «Контора» плотно взялась за героин, от которого недавно умер твой дружок, Рогов Валерий. А меня интересует он сам и его смерть. Я с тобой предельно откровенна, Ребро. Менты перебрали всех участников вечеринки, после которой умер Валера, и остановились на тебе как на возможном поставщике героина.