Ум Солтмурада, куда в детстве втиснули знания лишь четырех классов не самой лучшей школы, впитывал все военные премудрости, как губка впитывает воду. И уже через год к нему стали обращаться за советами и опытные вояки. Солтмурад давал эти советы, не спеша, не кичась, только после долгих раздумий и размышлений, как и подобает вдумчивому, серьезному человеку.

5

Задерганная политиками, измученная бесплодными боями, наступлениями и отступлениями по первому окрику полководцев, затурканная взбесновавшейся общественностью и правозащитниками, которым было все равно, кого защищать, лишь бы показать себя во всей красе и непримиримости, российская армия оказалась в полной блокаде. У нее уже не было ни моральных, ни физических сил, чтобы продолжать войну. И тут на белом коне, в белой сорочке с белыми манжетами, в белых перчатках появился белый генерал, который на глазах у всего мира в Хасавюрте подписал договор о полной победе противника.

Враг федеральной власти ликовал. Да и как не ликовать, когда маленький горский народ в неравной борьбе одолел прежде великую Россию. Ликовал вместе со всеми и Солтмурад – наконец-то закончится эта проклятая война, которая, кроме слез, крови, горя и разорения, ничего не принесла. А ему так хотелось домой, в свое горное село, чтобы вдыхать не пороховую гарь, а чистый воздух, есть не опротивевшую тушенку и черствый хлеб, а домашнюю пищу и свежую лепешку, пасти не очередную жертву врага, а овец, коз и коров. Ведь он не воин, а крестьянин. Его измученная и истерзанная душа жаждала мира, покоя и сытости. Раны на сердце совсем зарубцевались, а когда он встретил в освобожденном Грозном своего сына, оно и вовсе обмякло. Сын был той единственной ниточкой, которая еще связывала Солтмурада с этим миром.

Нашел он его в масхадовской гвардии. За эти полтора года Теймураз вытянулся, окреп, возмужал, и уже мало чем напоминал того желторотого цыпленка, который со слезами прибегал домой. Жесткость во взгляде, короткая черная щетина на лице, пригнанная по фигуре, словно вторая кожа, военная форма – все говорило о том, что он храбрый, бывалый и бесстрашный воин.

Они обнялись и отошли подальше от стадиона, на котором проходил очередной митинг. Сели в тени акаций. Сын закурил. Солтмурад нахмурил брови:

– Зачем травить себя этой гадостью, сынок, поверь мне – жизнь и так коротка.

Теймураз виновато взглянул отца и потушил окурок. По опыту других Солтмурад знал, что сын курить уже не бросит, но ему было приятно, что тот послушался отца и не стал ему перечить.

– Ты знаешь? – спросил Солтмурад.

– Да, отец.

И оба они знали, о чем говорят, ведь родным сердцам не нужны лишние слова.

– Мне рассказал наш сосед, Хасан, – уточнил сын.

– Война закончилась. Куда теперь?

Теймураз усмехнулся:

– Ты стал полковником, отец, а говоришь, как несмышленый ребенок. Разве война так заканчивается?

Солтмурад это тоже понимал и не обиделся на правду и грубые слова, а еще раз порадовался тому, что сын его так смышлен. А Теймураз продолжал:

– В село я не вернусь, отец. Я ничего делать не умею, только воевать. Ведь кому-то надо держать в руках не только кнут и косу.

– Сейчас таких слишком много, – возразил Солтмурад. – Ну ладно. Ты уже взрослый и сам выбрал себе дорогу. Только об одном прошу – не забывай родины предков. Приезжай строить новый дом. Если у тебя не будет своего дома, ты всегда найдешь теплое пристанище.

Война кого-то разоряла, а кого-то обогащала. Ичкерийское правительство не жалело денег, и за каждого убитого врага платила в долларах. И теперь у Солтмурада накопилась приличная сумма денег. Он не считал себя богатым, зная, на чем и сколько зарабатывали другие, которые не столько воевали, сколько охотились за пленными и заложниками, а потом продавали их родственникам за баснословные деньги. Их Солтмурад презирал. Как говорят русские, даже ворон ворону глаз не выклюет, а торговать людьми, в глазах Солтмурада, было одним и тем же, что продавать самого себя шайтану. Еще он презирал их за то, что они позорили всех чеченов. Работорговлей занимались немногие, в основном, бывшие зеки и нелюди, которых даже среди своих называли шакалами и отморозками, и которые за деньги или дозу героина могли продать и свою собственнную мать. Среди них были не только чечены, но и русские, ингуши, черкесы, кабардинцы. И им было наплевать на высокие слова и понятия, для них главными были деньги, деньги и еще раз деньги.