– Нна! – донеслось последний раз. Строитель, мыча окровавленным ртом, влил в себя водки.

В кустах у танцплощадки, где пока еще было тихо, валялась девушка лет семнадцати в полуприспущенных джинсах. Нет, изнасилований в Алмазе не водилось – здесь все друг друга знали и за беспредел сразу ставили на нож. Просто она пошла в кустики за малой нуждой, присела, да так и прикорнула, завалившись – девятая доза была преждевременной.

– Ты чем-то огорчен? – вполголоса спросила Надя, когда Серебряков с Валькой пошли к прилавку за пивом. – Что с тобой, мой хороший?

– Ничего, Надя, – через силу улыбнулся летчик, – ничего…

– Но я же вижу, чувствую, не таись меня, скажи!

– Не волнуйся, это – служебное…

Надя недоверчиво посмотрела на него и затихла. Город гулял. Надрывно, натужно веселясь, он в тяжелом угаре забывал о проблемах и все больше погружался в пьяный кураж.

– Здрассьте… Потанцуем, Надь? – Перед столиком вырос, ухмыляясь, пацан по кличке Дюбель – кепчонка на бровь, к слюнявой губе прилипла беломорина. За его спиной щерились еще трое и подталкивали друг друга локтями.

– Простите, сударь, но я не танцую, – сухо ответила девушка.

– Да лана те, Надь, чё ты, а? – лыбился тот.

– Вы разве не слыхали? – Летчик смотрел ему прямо в глаза. – Она не танцует.

– Да? – ощерился Дюбель. – А недавно еще с нами троими так скакала…

Летчик вскочил, но Серебряков, подошедший с пивом, сказал ему:

– Отдохни, Алексей.

Поставив пиво на стол, он медленно повернулся к Дюбелю. Повисла пауза.

– Знаешь меня? – спокойно спросил солдат.

– Ну, знаю. Ты – рекс, (рексы – рота комендантской службы, РКС – армейский сленг.)

– Я тебя уже бил?

Вокруг стало тихо. На сцене был антракт.

– Слышь, ты чё вяжесси, а? – занервничал Дюбель. – В натуре, ты чё? Я, блин, гражданский, а ты – не мент…

– Значит, уже бил, – так же спокойно продолжил ефрейтор. – Когда, не напомнишь?

Дюбель замолк, а приятели его придвинулись ближе, и принюхивались, и замерли, выжидая.

Щелк! – натренированный слух ефрейтора поймал щелчок пружины выкидухи.

Правая рука еще болела, и драться не хотелось. Да и не стоило портить вечер.

Ефрейтор лениво достал пистолет.

– Ну? – спросил он, помолчав.

– Ша, – ответил Дюбель. – Дама не танцует…

Солдат поманил того, что прятал нож за спиной, – низкорослого, невидного и в драке самого опасного:

– Сюда иди…

– Чё? – Тот сделал полшага.

– Дай. – Серебряков протянул руку. Дуло «макарова» смотрело низкому в живот.

– Ты ж не выстрелишь, реке, – через силу сказал тот.

– Я сказал – дай. – Солдат смотрел не мигая. Щуплый протянул нож.

Щелкнув лезвием, Серебряков убрал его в карман.

– Идите, ребята, веселитесь, – сказал он и сел. Четверо, помявшись, отошли.

Летчик, улыбаясь, спросил:

– Ты что, без плетки (плетка – пистолет – блатной сленг.) не выходишь?

– Служба такая, – ответил солдат. – Мы не менты, но нас часто привлекают драки разнимать, пятое-десятое…

– Не боишься по городу ходить? Ты же не стал бы стрелять?

Солдат прямо в глаза посмотрел офицеру.

– А вот этого не знаю даже я, – ответил он.

Было тихо вокруг. Площадь еще переваривала происшедшее, ибо слишком известны были в городе и Надя, и Валька, слишком заметен был лейтенант, и слишком ненавидели здесь рексов.

прозвучало со сцены над городом.

– Выпьем! – Валька разлила водку. – Выпьем, что на дураков обижаться?

Все выпили, и напряжение ослабло.

Нефедов с Надей пошли потанцевать на круг, где заиграла музыка – пока негромко, чтобы не мешать актерам, но народ уже требовал песен.