Морщины собирались у него на лбу меж шрамов, оставленных, как отметины истории на лице Пондера. Много битв осталось позади, но одна его тревожила больше остальных. Её призраки не унимались и пребывали с ним до сих пор.

Словно в видении, он услышал звон клинков, крики боли и нескончаемый гул голосов. Юстос стоял на плато Ласпека с мечом в руке. Кровь стекала с его рук липкая, горячая, чужая. Отдышка сбивала внимание. На лбу новая рана, рассеченная наискосок не более мизинца. Жизненная влага стекала по переносице на кончик носа и капала на сухую каменистую почву. Перед ним стоял его названный брат. Он сжимал молот двумя руками и дико смотрел на Юстоса. Наконец, оба рванулись друг к другу. Мощный удар стали о сталь и…

Внезапно, память отступила, а внимание заставило оторваться от волн и обратить взор на дверь, открывшуюся весьма уверенно и с ударом о стоявшую рядом бочку. Осматривая окрестности, на палубу вышел Форут – средний сын Юстоса. Его пятнадцать лет обманчиво представляли в чужих глазах ребёнка, поскольку сражался и вёл он себя, как взрослый. Отец рано разглядел в нем тягу к военному искусству и нанял воина, на счету которого было больше всех убитых на поле брани. Также в свободное время с мальчиком занимались командующие запада, оттачивая тактику и стратегию. Жестокость по отношению к братьям и окружающим делали из него безжалостного воина, что в последствии не понравилось отцу. Юстос часто напутствовал его, что движущей силой великого верумия была и всегда будет добродетель. Он говорил: «Настоящей силой обладает тот, кто способен сохранить чью-то жизнь, кто сделает из врага друга». Однако, сын пропускал эти слова мимо ушей и каждый раз дрался агрессивнее. Доходило до того, что он брал настоящий меч и гонялся за кошками и собаками. Но, из-за маленького роста и тяжести меча Форут опечаленный возвращался домой с пустыми руками и чистым мечом.

Сын стоял под ослепляющим солнцем, щурясь в поисках отца. На нем был мужской укороченный походный костюм серо-коричневого цвета. Но не было плаща, хотя в нем он зашел на корабль. Судя по всему, оставил мешающий элемент одежды в юте. Его приход значил одно – родственники и приближенные по обычаю Мурумала собрались у тела покойного для суточной молитвы, а Форут ускользнул оттуда. Юстос же, не верил в эти ритуалы и предпочитал оставаться верным обычаям своего народа.

Мальчик с прищуром от слепящего света оглядел палубу. Матросы занимались своими делами, готовые к внезапной команде капитана. Сам же Гордмин вёл беседу с боцманом, наклонившись над столом с картой. На реях самый молодой моряк счищал помёт птиц, ловко перебирая ногами по гладкому стволу. На самой верхушке мачты дозорный во все глаза смотрел по сторонам в поисках опасности. Словом, каждый был при деле. Обыденное зрелище быстро наскучило, и довольно скоро Форут отыскал отца, твердым шагом приблизившись к нему.

Юстос прогнал остатки дурных воспоминаний и направил все своё внимание на сына. Тот был недоволен и искал того, кто его хоть немного отвлечет от утомительной поездки.

– Долго нам еще плыть? – поинтересовался Форут, встав повыше у борта и вглядываясь в глубину озера, к чему взор отца был прикован. Это было первое его путешествие на корабле, которое уже утратило для него всякий интерес.

– Ты же знаешь. – не отводя глаз от сына ответил Юстос. – Тебя обучали мореходству, но как вижу зря. Или нет? – хитрыми глазами он посмотрел на Форута. – Ну-ка скажи, через какое время мы будем на месте, и где будет светило при швартовке? – отец сам мысленно посчитал и дожидался ответа.