– Хм, на пятом месяце, – заметил Платон, – в чем причина?

– Видимо, личная неприязнь руководителя, который заставил написать ее уход по собственному желанию.

– Фамилия?

– Шарапов.

– Твою ж мать! – неожиданно вскипел Платон так, что Смольная в страхе отскочила на шаг назад и уставилась на него дикими глазами. – Извини, я не хотел. Пригласи ее ко мне, это возможно?

– Да-да, конечно! – обрадовалась Евгения. – Чего проще, она как раз разбирает дела с бухгалтерией и получает расчет. Я позвоню ей.

Минут через пять перед Платоном предстала небольшого роста белокурая девушка. Он даже кофе не успел допить.

– Напомните, пожалуйста, как вас зовут? – стараясь быть тактичным, поинтересовался он.

– Ланская Ирина, – представилась девушка. Ее глаза слишком устали, и, возможно, еще недавно проливали слезы, поэтому она избегала смотреть на свет, постоянно жмурясь.

– Ирина, хорошо. Расскажите, как все произошло?

Как и ожидалось, ничего нового Платон не услышал, разве что формальную часть увольнения – ей оказалась путаница с какими-то дополнительными соглашениями к одному контракту, касающемуся академии наук. Их попросту не нашли в электронном виде, тогда как оригиналы сгорели в машине – заместитель начальника отдела попал в аварию. Шарапов свалил весь груз ответственности на Ланскую, руководствуясь, с ее слов, исключительно на личностной неприязни, ведь она никак не могла относиться к этому инциденту – даже формально можно было доказать, что именно в то время, когда готовились злополучные соглашения, она лежала в больнице на сохранении. Более того, среди сотрудников отдела ходил упорный слух, будто именно Шарапов занимался их заготовкой, ведь никто другой этих соглашений и в глаза-то не видел. Больше слов для Платона не требовалось. Он без особых колебаний поверил пострадавшей девушке. Со стороны это выглядело бы настороженно, но, во-первых, он достаточно хорошо знал Шарапова для того, чтобы понять, какую мерзость тот являл, и, во-вторых, для Платона была весьма значительна позиция Смольной.

– Вас не уволят, мое слово, – после некоторых раздумий, но не особо долгих, дабы не пугать без того расстроенную Ланскую, произнес он. – Возвращайтесь сегодня домой, и отдохните до конца недели, а в понедельник на работу.

Ланская внезапно вспыхнула от радости как майский цветок, дождавшись долгожданного утреннего солнца, но потом вновь опустила глаза, погаснув, словно нежный бутон опалил свои лепестки.

– Простите, – медленно и тихо заговорила она, – простите меня за мою наглость.

Платон от неожиданности вытаращил глаза, не зная, что и сказать.

– Еще раз простите, просто я хотела попросить, если это возможно, перевести меня в любой другой отдел, – слова по-прежнему давались ей с трудом. – Я безмерно благодарна вам за все, но поверьте, я просто боюсь теперь работать рядом с этим человеком…

– Не стоит, – прервал ее Платон, – обойдемся без этого. Больше вы этого человека не увидите здесь. И это тоже мое слово.

На глазах Ланской выступили слезы. Не давая ей выплеснуть подошедший к сердцу поток благодарности, Смольная подхватила подругу под руку и вывела из кабинета. Платон отдал должное своей помощнице, которая как всегда смогла прочувствовать его состояние и понять, что чего-чего, а сейчас его лучше всего оставить в покое.

Настя.

Платон вздрогнул, стараясь сосредоточиться, и заказал по телефону еще кофе, попросив к нему булочек с маслом и шоколада. Потом позвонил и вызвал к себе Андрея Гучкова, руководителя юридического департамента, который не заставил себя ждать, явившись тут же.

– Присаживайся, Андрей Викторович, – пригласил гостя Платон. – Скажи мне, пожалуйста, с каких это пор наша корпорация докатилась до того, что начала увольнять с работы беременных женщин?