Продавец, наблюдая за моей внутренней борьбой, выжидающе смотрит на меня.

– Хорошо, – соглашаюсь я наконец. – Я возьму его. И ещё…

Я говорю ему, что мне нужна плёнка, да подлиннее, с двадцатью, нет, тридцатью кадрами; на неё уходит восемьдесят пять центов. Продавец помогает поместить её в специальный отсек, чтобы я могла начать пользоваться фотоаппаратом в любую минуту.

Домой возвращаюсь на редкость счастливая, хоть я теперь и на мели, это не мешает радоваться тому, что у меня появился собственный фотоаппарат. Издалека виднеется крыша нашего дома, двор загораживают густые соседские деревья. Подойдя ближе, я замечаю припаркованный черный автомобиль в нашем районе. Замираю, чтобы приглядеться – кажется, машина стоит напротив нашего дома. Неужели Приам приехал? Прошёл ровно месяц с тех пор, как он уехал, значит, он либо должен быть на пути домой, либо… Я срываюсь с места и мчусь к дому, сжимая в руках коробку с фотоаппаратом. Додж коронет брата занимает большую часть двора, я обхожу его, бегу вверх по лестнице и распахиваю входную дверь.

За столом на кухне сидят Дженис, мама и Приам. На пару секунд я замираю на пороге под удивленными взглядами своих домочадцев. Брат выходит из-за стола, я кладу коробку на обувную полку и бросаюсь в его объятия.

– Меня же всего месяц не было. – смеётся он.

– Месяц – это слишком много, – жалуюсь я, выпуская его из объятий. – Почему бы тебе не найти работу здесь? Я слышала, что в одной фирме не хватает плотников…

– Не говори глупостей, – язвит мама. – Его работа – одна из самых прибыльных. Тебе пора повзрослеть, Делайла.

Брат хмурится:

– Ну хватит тебе, мама…

Светлые волосы Приама выгорели под солнцем и приобрели соломенный оттенок, весь загорелый, он походит на актёра любовной мелодрамы (я бы не удивилась, если бы его фотографию захотели поместить на обложку исторического романа). Однако кожа его рук огрубела настолько, что я сквозь ткань рубашки почувствовала их шершавость. Только одно в нём не изменилось – горящие карие глаза, чуть прищуренные улыбкой. Когда приезжает брат, я не чувствую себя такой одинокой.

– Почему ты в костюме? – я оглядываю его строгий серый костюм и белую рубашку, застёгнутую на все пуговицы.

– Хочу приезжать домой в приличной одежде, – Приам вновь садится за стол. – Пусть соседи не думают, что мы сводим концы с концами. Не хочу, чтобы они задевали вас разговорами.

– Мы разве сводим концы с концами? – удивляется Дженис. – У нас всё хорошо! Не говорите ерунды.

– Ты отнесла отцу завтрак? – спрашиваю я.

– Да. Но я ещё не забрала поднос. Думаю, он уже позавтракал.

– Ничего. Я переоденусь и заберу сама.

При упоминании отца ни один мускул на лице мамы не дрогнул. Но по её следующим словам я понимаю, что она всё же не пропустила это мимо ушей.

– Найди себе оплачиваемую работу и перестань тратить время впустую, – мама поднимается и направляется к лестнице. – Или я научу тебя шить, будешь мне помогать.

Если и есть что-то, чем я никогда не захочу заниматься, так это шитье. Страх случайно пустить руки под иглу и превратить их в дуршлаг преследует меня с детства. Доступные профессии появляются в голове одна за другой: няня, репетитор по математике для малышей, сиделка для престарелых родителей, бабушек и дедушек, садовница… И я готова перепробовать их все, лишь бы не обращаться к шитью. Я боюсь игл, как огня.

На самом деле, я не раз пыталась найти работу, но мои стремления разбивались о стандартные вопросы. «У вас есть опыт работы? К сожалению, все позиции заняты. Есть образование? Нет? Тогда вам не к нам. Сколько вам лет? Слишком юны». Из-за постоянных отказов я решила делать выпечку и продавать её в ближайшие пекарни каждый раз, когда мне понадобятся деньги.