– Друг моего детства. Он проездом в Париже. Увидел мою фотографию на афише, et voila!

Мужчина стал очень любезным и учтивым. Он при мне достал браслет с рубинами и бриллиантами и застегнул его на запястье Аннет. Когда я встал, собираясь уходить, она бросила на меня торжествующий взгляд и прошептала:

– Я добилась успеха, разве нет? Ты видишь? Весь мир у моих ног.

Но когда я выходил из комнаты, я услышал ее кашель, сухой, резкий кашель. Я понял, что означает этот кашель. Это было наследство ее чахоточной матери.

В следующий раз я увидел ее через два года. Она уехала к миссис Слейтер в поисках приюта. Ее карьера рухнула. У нее была та стадия чахотки, когда, по словам врачей, уже ничего нельзя сделать.

Ах! Никогда не забуду, какой я увидел ее тогда! Она лежала в саду, под чем-то вроде навеса. Ее держали на свежем воздухе днем и ночью. Щеки ее ввалились и горели румянцем, глаза лихорадочно блестели, она все время кашляла.

Она поздоровалась со мной с каким-то отчаянием, которое меня поразило.

– Я так рада видеть тебя, Рауль! Знаешь, что они говорят? Что я уже не поправлюсь. Они говорят это у меня за спиной, как ты понимаешь. Меня они успокаивают и утешают. Но это неправда. Рауль, это неправда! Я не позволю себе умереть. Умереть? Когда передо мной такая прекрасная жизнь? Главное – это воля к жизни. Так говорят сейчас все великие врачи. Я не из тех слабых людей, которые сдаются. Я уже чувствую себя несравненно лучше – несравненно лучше, слышишь?

Она приподнялась на локте, чтобы придать вес своим словам, потом упала на спину, сотрясаясь всем своим истощенным телом в приступе кашля.

– Кашель – это чепуха, – задыхаясь, произнесла она. – И кровотечения меня не пугают. Я удивлю врачей. Воля – вот что важно. Запомни, Рауль, я буду жить.

Это было жалкое зрелище, понимаете, жалкое.

В этот момент из дома вышла Фелисия Болт с подносом, где стоял стакан горячего молока. Она подала его Аннет и смотрела, как она пьет, с выражением, которое я не мог определить. В нем было нечто вроде самодовольного удовлетворения.

Аннет тоже поймала этот взгляд. Она сердито отшвырнула стакан, который разбился на кусочки.

– Ты ее видишь? Вот как она на меня всегда смотрит. Она рада, что я умру! Да, она полна злорадства. Она, такая здоровая и сильная. Посмотри на нее, она ни одного дня не болела! И все это зря. Какой ей толк от этого замечательного тела? Какая ей от него польза?

Фелисия нагнулась и подобрала осколки разбитого стакана.

– Мне все равно, что она говорит, – произнесла она нараспев. – Какое это имеет значение? Я – порядочная девушка, да. А вот она… Очень скоро ее ждет огонь Чистилища. Я христианка, я молчу.

– Ты меня ненавидишь! – закричала Аннет. – Ты всегда меня ненавидела. А, но я все равно могу тебя заколдовать. Могу заставить тебя делать, что мне захочется. Если я тебе прикажу, ты встанешь передо мной на колени, сейчас, в траву.

– Ты говоришь чепуху, – с тревогой сказала Фелисия.

– Да, ты это сделаешь. Сделаешь. Чтобы мне угодить. Становись на колени. Я требую, я, Аннет. На колени, Фелисия.

То ли дело было в этом чудесном, умоляющем голосе, то ли мотив был более глубоким, но Фелисия повиновалась. Она медленно опустилась на колени, широко раскинув руки, с глупым, ничего не выражающим лицом.

Аннет запрокинула назад голову и рассмеялась – один взрыв смеха следовал за другим.

– Посмотри на нее, на ее глупую физиономию! Как она смешно выглядит. Ты можешь теперь встать, Фелисия, спасибо! Бесполезно на меня злиться. Я – твоя госпожа. Ты должна делать то, что я говорю.

Она откинулась на подушки без сил. Фелисия взяла поднос и медленно пошла прочь. Один раз она оглянулась через плечо, и тлеющая в ее глазах обида поразила меня.