Красноармейцы закричали:

– Ты, Андрей, нас не ругай!..

– Ты разберись сперва!..

– Командиров нет! Повар – морда толстая – и тот сбежал!..

– Сидим в казармах, не знаем, кто в кого стреляет!..

– Эх вы! – укоризненно покачал головой Лобов. – Глупость несусветная. В рабочих стреляют, в крестьян. А вы, солдаты, кто такие? Тоже рабочие и крестьяне, только в шинелях. Экую дрянь придумали. Нейтралитет сейчас – это предательство! Дурят вас, а вы и уши развесили…

Минодора сорвала красную косынку с головы:

– Красноармейцы! Наши ткачи уже бьются с офицерьем. А вы хотите в казармах отсидеться? Как же вы потом сиротам и вдовам будете в глаза смотреть? Ваши винтовки должны защитить нас!..

– Нет винтовок!

– Валиев приказал сдать их на склад и замки повесил!

– Сбить замки!

– Кончай волынку, защитим Советы!

Опять заговорил Лобов:

– Кто желает защищать советскую власть – вооружайся! Кто трус – на все четыре стороны!..

Солдаты ворвались в склад, похватали винтовки. Но затворы оказались без соединительных планок. – Кто-то вспомнил, как зеленоглазый солдатик из новеньких, который стращал Минодору, а потом исчез, выносил со склада мешок, зарывал его в мусор. Там и нашли соединительные планки.

Первая Интернациональная рота бросилась на штурм Никольских казарм. Вторая заняла Которосльную набережную. Третью, по просьбе военкома, Лобов послал к Московскому вокзалу.

Мало было пулеметов. Распределили их по самым ответственным местам. Одна пулеметная команда окопалась возле Николо-Трепинской церкви, держала под огнем район правее Спасского монастыря до Стрелки. Другая залегла на углу Малой Московской – обстреливала водонапорную башню Вахромеевской мельницы, с которой строчили по низкому правому берегу Которосли пулеметы мятежников.

Напротив краскотерной фабрики, в ложбинке, – еще пулеметная команда. Здесь, со взводом красноармейцев, сам Лобов. Только устроились, как мятежники по мосту, по дамбе попытались выйти в Закоторослье, пробиться к Московскому вокзалу.

Оставшиеся в живых офицеры бросились назад и больше уже не пытались здесь вырваться из центра, обожглись.

Но и в центре, у штаба в гимназии Корсунской, за стенами Спасского монастыря, где рядом с серыми шинелями мелькали у бойниц черные рясы монахов, у Демидовского лицея находила мятежников смерть – это била с Туговой горы артиллерия.

«Главноначальствующий» топал на Валиева ногами:

– Это так-то ваш полк восстание поддержал? В крайнем случае нейтралитет обещали, а вместо него – пулеметы и пушки? Марш на Стрелку, в самое пекло! Попробуйте этот нейтралитет на собственной шкуре!..

Здесь, на Стрелке, надежно замкнулась подкова обороны, которая, сгибаясь день ото дня, сплющит мятежников в центре.

Из Москвы, Петрограда, Иванова на помощь спешили отряды, бронепоезда, артиллерия. Но главный удар выдержали ткачи, железнодорожники, красноармейцы Первого стрелкового полка. Они заняли те позиции, которые стали сначала фронтом обороны, а потом – фронтом наступления…

По Стрелецкой улице, мимо разгромленного, с выбитыми окнами, штаба Красной гвардии, возле которого стояли зеваки из обывателей, заволжских рабочих провели к гимназии Корсунской, загнали в класс на третьем этаже.

Окна класса выходили на Которосль. Там, возле реки, шла бесперебойная стрельба – хлопали винтовки, полосовали пулеметы. Шальные пули ударялись в стену. Несколько пуль через окна попали в потолок, арестованных осыпало штукатуркой.

Столы были вынесены из класса, сидели на полу. Рискуя жизнью, подползали к окнам, чтобы полюбоваться на красный флаг на башне ткацкой фабрики. Этот флаг и близкий бой вселяли в измученных людей надежду, что советская власть в городе удержится, выстоит.