Его глаза округлились, он хорошенько подумал и осторожно ответил:

– Нет, не припомню такого. Может, по пьяни разве что…

Люба убедилась, что прибор работает правильно, и села поудобнее, вперив взгляд в потное красное лицо.

– Вы имеете отношение к краже картин из этого музея?

– Нет, конечно! – возмущённо рявкнул он, краснея ещё сильнее.

Ирма Нормановна подскочила на месте, вытягивая шею и пытаясь увидеть экран прибора.

– Вы планировали кражу картин из этого музея?

– Нет!

– Вы участвовали в подготовке кражи картин из этого музея?

– Нет!

– Вы передавали кому-нибудь сведения о картинах и о том, как их можно украсть?

– Нет же!

– Вы знаете кого-нибудь, кто совершил кражу?

– Нет!

– Вы знаете, как были украдены картины?

– Нет!

– Картины ещё в музее? – Люба старалась не выдать голосом главный вопрос.

– А я откуда знаю?!

– Да или нет?

– Не знаю!

Несколько секунд начальники молчали, а Люба с умным видом смотрела на экран прибора, а сама напряжённо размышляла. Если судить по его ответам, то он и правда ничего не знал и ни к чему не имел отношения. Вот ведь как забавно. Неужели директриса обошлась без него? Или подчинённые сами сварганили кражу века в обход руководства?

– Вы знаете, кто украл картины? – спросила она, скользя взглядом по изгибу рисунка на столе.

– Да, – прозвучало неожиданно.

И девушка вскинула голову так резко, что в шее что-то неприятно хрустнуло. Она пристально рассматривала лицо допрашиваемого.

– И кто это?

– Я понятия не имею, – пожал он плечами, вытирая рукавом рубашки пот со лба и щёк.

– Подождите, вы только что сказали, что знаете, – нахмурилась Люба, пытаясь разгадать игру.

– Я знаю, кто украл, но я понятия не имею, кто он такой, – пояснил Григорий Андреевич, а директриса довольно закивала головой.

– Он?

– Ага. Мужчина. Ваших лет примерно, – последнее утверждение прозвучало как обвинение, словно все тридцатипятилетние то и дело воруют картины из галерей и музеев. – В зелёном костюме и в шляпе с пером.

– Что? – растерялась Люба, задумываясь, не тронулся ли начальник охраны умом из-за переживаний.

– Мужик в каком-то маскарадном костюме… И э-э… – он замялся. – Один раз это была женщина… Как вы…

– Григорий, покажите же инспектору записи! – не выдержала Холмогорская.

– Записи?

– Мы уже начали изучать записи с камер, которые снимают залы, – пояснил Григорий Андреевич. – И на многих фигурирует этот тип.

– Он был один?

– Совершенно один. То есть, обычно один. Кроме одного случая, когда мелькнула сообщница.

– И никаких других сообщников?

– Э-э, мы не всё успели посмотреть, если честно. Но на тех, какие уже увидели, он действовал один.

– И «Мессию» он один уволок? – справедливо усомнилась она, вопросительно выгибая брови.

– Там поразительное что-то происходит в кадре, – затряс он щеками и быстро заморгал. – Вы глазам своим не поверите.

– Поразительное…

Люба откинулась на спинку кресла и принялась разглядывать работников музея, которым не терпелось увести её внимание на кого-то другого. Не пытаются ли они выиграть время, чтобы она не смогла допросить кого-нибудь?

– Нет, сначала всё же я закончу опрос персонала, – твёрдо решила она. – Затем мы займёмся записями. Вы их пока подготовьте в порядке нумерования залов – я закончу с опросом, осмотрю самолично все залы и затем мы начнём смотреть кино.

Она сняла с него датчики и кивнула, давая разрешение уйти. Севастьянов с облегчением вскочил со стула и быстро скрылся с глаз. Люба достала мобильник из кармана и написала начальнику: «В Третьяковке. Мне нужны Ромка и Настя – очень много материала. Сами придумайте, как будете с ними рассчитываться».