Стараясь больше не задавать наводящих вопросов своим словоохотливым соседкам (автобус был заполнен по большей части женщинами), я забрался в верхнюю ячейку и в скрюченном состоянии забылся тревожным сном на мягком китайском матрасе.

* * *

– В Урумчи?

Я утвердительно кивнул.

– Цель приезда?…

– Бизнес, – уловив удивленно-недоверчивый взгляд китайского пограничника, который только что выяснил, что у меня при себе всего-то триста долларов, я попытался выровнять ситуацию. – Точнее – туризм. Ну, и прикупить кой-чего…

Раскосый парень в зеленой форме грустно взглянул на «руссо туристо» и шлепнул печатью. Хорошо, что не стал разбираться со странным челноком, едущим из Казахстана в Китай с российским паспортом, да еще и денег при себе не имеющим. Мои казахстанские соседки торговались с погранцами по поводу декларирования пяти-семи тысяч долларов. Декларации вообще начинались только с трех тысяч. А как мне еще объяснить цель своего приезда в его Китайскую Народную Республику? И так пришлось простоять лишнего у стойки таможенного контроля, пока «зеленые фуражки» выясняли, почему их приборы высвечивали в моем российском загранпаспорте лишние знаки. Оказалось, паспорт новый, а приборы старые. Ладно, хоть нашлись еще два таких же как я бедолаги из России среди сотен казахстанцев, штурмовавших погранпост.

Автобус из Алма-Аты, который довез меня до приграничного городка Хоргос, тем временем ушел на Урумчи. Но эта столица Синцзян-Уйгурского автономного района была интересна настоящим челнокам, везущим доллары на урумчинский рынок, где закупалось все, от шмоток до дешевого пива. Мой же путь уходил от трассы вправо на Шуйдин и Кульджу. Знать бы только, как туда добраться, не понимая ни слова по-китайски? Турист-авантюрист… К счастью, следующий автобус из Казахстана подкинул меня до местного автовокзала.

На междугороднем автовокзале Хоргоса русским языком владел лишь меняла. Он знал единственную фразу – «Хороший курс» – и числительные, да и то не все. Пришлось обменять у него десять долларов, чтобы стать его лучшим другом, которого надо довезти до Кульджи. Похоже, именно так он договорился обо мне с водителем кульджинской маршрутки. И за двадцать юаней отправил в нужном направлении.

В объемистом маршрутом автобусе традиционно были заняты все возможные места, даже приставные в проходах, блокирующие выходы. Так что в случае ДТП выбраться оттуда не представлялось возможным никому, кроме самого водителя. А летел он шустрее наших газелистов. Китайцы, уйгуры и дунгане с восточным смирением ожидали конца пути. А я, сидя на привилегированном месте у окна, жадно всматривался в проносящиеся мимо поля, персиковые сады и шеренги пирамидальных тополей с голыми стволами, больше напоминающими бамбук.

Почти девяносто лет назад по этой же самой дороге, мимо китайских полей и рощиц, от границы СССР по направлению в Шуйдин, называемый тогда на уйгурский манер Суйдуном, скакали чекисты-ликвидаторы, посланные по заданию Дзержинского – ни больше, ни меньше – за головой атамана Дутова.

Вьюжным февральским вечером 1921 года у штаба атамана Дутова, расположенного в китайском городе Суйдуне в сорока километрах от советской границы, появились два всадника. Один, Насыр Ушурбакиев, остался с лошадьми у часового, другой, Махмуд Ходжамьяров, прорвался в приемную, чтоб лично передать атаману какой-то особо важный пакет от начальника Жаркентской милиции Касымхана Чанышева. С ним Дутов поддерживал тайную связь, считая его своим человеком во вражеском стане. Чанышев с 1918 года, по сути, был полевым командиром басмаческого формирования, перешедшего потом на сторону красных. Отличался он тем, что в свое время грабил белых, уходящих за кордон. Имел богатых родственников в китайской Кульдже, любил золото. Для ушедшего в Китай атамана он был ценным осведомителем. Дутов и предположить не мог, что имеет дело с двойным агентом. Что именно Чанышев по заданию Петерса и Дзержинского станет организатором операции по устранению его самого. Но восток, как говорится, – дело тонкое.