Интересна решительность или, быть может, поспешность, с которой, судя по словам дочери, император подписал приказ. Помимо очевидной приверженности охранительным принципам и резкого неприятия революционных движений, одной из интенций здесь было отношение Николая I к юному австрийскому монарху. Сам российский император много позднее писал о встрече с Францем Иосифом: «С первого свидания я почувствовал к нему такую же нежность, как к собственным детям. Мое сердце приняло его с бесконечным доверием как… сына»[217]. Привязанность к Францу Иосифу, а также, как часто отмечают биографы Николая I, отсутствие стремления к гибкости во внешней политике, культ открытости и прямоты[218] сыграли свою роль в принятии решения. Возможно, определенное значение имело и время, когда сообщение было доставлено. Известие, полученное в ночь перед главным православным праздником, могло быть воспринято императором как своего рода знак.
Направив в Венгрию русский экспедиционный корпус, император резко изменил соотношение сил. Потерпев неудачу в попытках объединить остатки венгерской армии[219], командовавший войсками восставших Артур Гёргей начал переговоры и в августе 1849 г. у селения Вилагос сдался генералу русской службы Ф. В. Ридигеру[220].
В 1853 г., однако, Николай словно ударился о стену. Россия вступила в Крымскую войну против Османской империи, и с самых первых дней события начали развиваться совершенно не так, как рассчитывал монарх. Речь шла не только о том, что в конечном итоге России пришлось воевать с сильнейшей коалицией, где на стороне Турции выступали Франция и Великобритания. Император Николай, который полагал себя спасителем Австрии, рассчитывал на ее поддержку во время войны, тогда как Франц Иосиф, опасаясь укрепления позиций России на Дунае, был намерен поддержать противников своего спасителя. Современники писали о потрясении, которое испытал при этом Николай I. Он горько сожалел, что помог австрийцам подавить Венгерский мятеж[221], корил себя за «излишнюю доверчивость» и «жестокое заблуждение», называя австрийцев «вероломными и неблагодарными подлецами»[222].
Но вернемся к русско-австрийским взаимоотношениям начала николаевского царствования. С. М. Фалькович отмечает, что в целом скоординированная политика в польских землях, которую вели после разделов Польши Россия, Австрия и Пруссия, была осложнена после Венского конгресса введением в Царстве Польском автономии и конституции, которые стали «„бельмом в глазу“ для австрийского и прусского монархов, опасавшихся „дурного примера“». Это послужило триггером к тому, что Австрия и Пруссия, соперничая с Россией, «сами старались одновременно заигрывать с поляками»[223].
В Царстве Польском в первые годы николаевского царствования сопоставление политики России и Австрии в отношении польских земель было неотъемлемой частью публичной риторики. Это подробно отразили материалы Третьего отделения. В донесениях Николаю I А. Х. Бенкендорф и М. Я. фон Фок, ритуально подчеркивая, что «благонамеренные поляки» Австрии не доверяют