Тот тоже поглядывал на Хонор с плохо скрываемым любопытством. Возможно, ему нечасто встречались квакеры, или он просто пытался понять, как выглядит Хонор, когда ее лицо не обезображено истощением. Хонор была миловидной девушкой: чистая кожа, гладкий высокий лоб, черные брови вразлет и большие серые глаза. Но теперь ее лицо осунулось и посерело, утратив спокойную, неброскую красоту.
– Небо такое большое, и меня это пугает, – неожиданно для себя произнесла она.
– Пора уже привыкнуть. Там, куда ты направляешься, все большое. А ты зачем едешь в Америку? Хочешь найти себе мужа? Англичане тебе недостаточно хороши?
«Да, – подумала Хонор. – Они недостаточно хороши».
– Я сопровождаю сестру, – ответила она. – Она выходит замуж за одного человека из Огайо.
– Огайо! – презрительно фыркнул матрос. – Держись побережья, красавица. Я тебе так скажу: туда, где не чуешь запаха моря, ехать незачем. Застрянешь в ихних лесах и не выберешься. Ну, вот опять…
Хонор вновь перегнулась через перила, и матрос ушел.
Капитан «Искателя приключений» сообщил, что вверенное ему судно еще никогда не пересекало Атлантику так быстро и гладко, как на сей раз. Узнав об этом, Хонор расстроилась еще сильнее. Пошатываясь, она сошла с трапа в нью-йоркском порту, тощая, как скелет, с чувством, что за прошедший месяц извергла наружу все свое нутро, так что осталась лишь оболочка. Ступив на твердую землю, Хонор с ужасом поняла, что земля тоже качается под ногами – как палуба корабля, и ее стошнило в последний раз.
И вот тогда она и поняла, что, если Господь в своей милости даровал ей самое гладкое и тихое плавание, которое только могло быть, и оно обернулось таким мучением, ей уже никогда не вернуться обратно в Англию. Грейс опустилась на колени прямо на пристани и вознесла благодарственную молитву за то, что они с сестрой благополучно достигли Америки, а Хонор стояла, глотая слезы. Она плакала по Англии и по своей прежней жизни. Теперь между ней и домом лежал неодолимый океан. Она не сможет вернуться домой. Никогда.
Гостиница «Особняк»,
Гудзон, Огайо,
26 мая 1850 года
Дорогие мои мама и папа, Уильям и Джордж!
С болью и тяжестью в сердце сообщаю вам скорбную весть о безвременной кончине нашей нежно любимой Грейс. Господь забрал ее к Себе такой юной, и когда она была уже так близка к своей цели, к новой жизни на американской земле.
Я пишу из гостиницы в городе Гудзоне, Огайо, где завершился земной путь Грейс. Доктор сказал, это была желтая лихорадка – недуг, очевидно, более распространенный в Америке, нежели в Англии. Я могу лишь принять на веру его диагноз, поскольку сама незнакома с симптомами данной болезни. Но, став свидетельницей мучений, сопровождавших успение сестры, замечу: Дорсет поистине благословен, что избавлен от этой напасти.
Я уже писала о нашем плавании до Нью-Йорка. Надеюсь, вы получили все мои письма, отправленные из Нью-Йорка и Филадельфии. У меня нет уверенности в здешней почте, и я беспокоюсь, доходят ли письма. По прибытии в Нью-Йорк мы изменили наши первоначальные планы и решили поехать в почтовой карете – до Филадельфии и через всю Пенсильванию до Огайо, – вместо того чтобы плыть на пароходе. Хотя многие мне говорили, что речные суда весьма отличаются от морских, я все равно не смогла бы заставить себя вновь совершить путешествие по воде. И теперь я боюсь, что Грейс погубили моя нерешительность и слабость духа: если бы мы поехали на пароходе, она бы, возможно, не заразилась желтой лихорадкой. Мне придется жить с грузом этой вины, надеясь на ваше прощение и Божью милость.