Солдаты растерянно оглянулись и, после некоторого раздумья, легли.

Кто-то глупо хихикнул:

– Ребята, а у этой индейской свиньи кажется действительно кончились патроны.

Чинганчгук горестно покачал головой. Когда у него были патроны никто не смел называть его свиньей.

Лейтенант Джонс не без интереса рассматривал возбужденное лицо полковника Дадли. Полковник молчал и в его глазах светился огонь то ли уже разведенного для казни костра, то ли адские угли ущемленного самолюбия.

– Мы ждем ваших дальнейших распоряжений, полковник, – лейтенант, устраиваясь поудобней, лег на бок. Эта расслабленная поза сразу лишила его воинственности. – Очень надеюсь, что приказы скоро последуют, иначе наши солдаты побросают винтовки и разбегутся по ближайшим кабакам.

Полковник не обратил ни малейшего внимания на вольное обращение лейтенанта к старшему по званию. Он резко встал.

– Слушай ты, индюшачья морда… – багровея, обратился он к Чинганчгуку.

– Я вас очень внимательно слушаю полковник, – донеслось с верху.

– Ну, так вот, ты всегда считал меня трусом, – продолжал полковник. – Но теперь я стою перед тобой в полный рост, каналья, и даже не знаю, есть ли у тебя патроны…

– Вы смелый человек, – заметил индеец.

– …Я стою перед тобой, дикарем, как я уже говорил в полный рост и хочу сказать тебе прямо в глаза все, что о тебе думаю. Если тебе не понравятся мои слова, ты можешь меня пристрелить.

– Хорошо, я подумаю, – пообещал Чинганчгук.

– Итак, я хочу сказать тебе, что ты – ублюдок!

– А что это такое? – притворно удивился индеец.

Полковник замешкался. «Ублюдок» было одним из самых любимых его ругательств, но, откровенно говоря, полковник довольно смутно представлял, какой именно грех должен совершить человек, что бы претендовать на это «звание». Не зная, что ответить полковник достал из кармана носовой платок и вытер вспотевшее лицо.

– Что-то ты стал слишком словоохотливым… – пробормотал он.

– Мне больше нечего терять, сэр – индеец с грустью осмотрелся по сторонам и еще раз пожалел, что поблизости нет деревьев.

– Ты пьяница и самый развратный развратник! – снова зарычал полковник.

– С последним трудно не согласиться, – отозвался Чинганчгук.

Цвет лица полковника приобрел фиолетовый оттенок.

– Что ты хочешь этим сказать, кретин?!

– Только то, что вы слышали.

Дадли бешено вращая глазами, оглянулся вокруг, словно призывал в свидетели силы небесные и земные, включая тихо похохатывающий взвод.

– Уж не хочешь ли ты этим сказать…– медленно заговорил полковник с трудом протискивая слова сквозь сжатые зубы. – Что моя добропорядочная гувернантка, этот агент во плоти… То есть я хотел сказать ангел и ты…

– Пока я ничего не хочу утверждать, – оборвал индеец полковника. – Но, в конце концов, вы сами можете меня к этому вынудить.

Полковник воздел руки к небу и исторг целую лавину ругательств. Членораздельные слова встречались в ней примерно так же часто, как одуванчики в горячей вулканической лаве. Кое-кто из солдат заткнул уши и отполз подальше от Дадли. Когда полковник принимался бушевать, он имел дурную привычку топать ногами совсем не обращая внимания на то, лежит ли рядом с ним солдат на огневой позиции или, что случается не так уж редко, ползет ли солдат по-пластунски из ближайшего салуна в родную казарму.

Полковник бесновался минуты три и все это время повеселевший индеец обдумывал идею, неожиданно пришедшую ему в голову. Риск, разумеется, был, но так как альтернативой риску являлась только попытка самоповешения по методу барона Мюнхгаузена, собственноручно вытащившего самого себя из болота, Чинганчгук решил рискнуть.