Прочная кожа.

Жуткая тишина.

Инстинкт побуждает меня потянуться к ручному тормозу, что является полным абсурдом. Насколько я могу судить, тормозов здесь нет, да и зачем мне останавливаться в восточной части Северной Атлантики? Какой от этого толк? Снова проверяю телефон, но связи нет. И тут я замечаю радиопередатчик сбоку от центральной консоли.

Слава богу.

Беру рацию и осматриваю ее, пытаясь понять, как она работает. Нажимаю кнопку, затем замираю, оглядываюсь по сторонам и кричу:

– Я сейчас позвоню в береговую охрану! Если на этом судне кто-то есть, подойдите и остановите меня!

Никакого шума в ответ, если не считать мягкого жужжания экранов.

– Алло? – удерживая кнопку, дрожащим голосом говорю в рацию. – Это Кэролайн Рипли с «Атлантики». Это сигнал бедствия. Повторяю, это сигнал бедствия. Команда пропала. Я не знаю, как управлять судном. Нам срочно нужна помощь береговой охраны. Сигнал бедствия. Сигнал бедствия.

Отпускаю кнопку и смотрю на радиоприемник.

Пристально смотрю.

Жду.

Ответа нет. Никто не сообщает мне, что вертолет уже в пути с опытными сотрудниками, которые снимут меня с корабля, возьмут на себя управление и спокойно, авторитетно объяснят, что именно со всеми произошло.

Ничего.

Конечно, судно движется на автопилоте. Мой племянник Мартин, младший сын Джеммы, объяснял все это. Мартин обладает выдающимися для своего возраста техническими познаниями. Мечтает когда-нибудь стать инженером-строителем и проектировать мосты. Он сказал, что «Атлантика» похожа на аэробус, только в сто раз тяжелее. Судно самостоятельно доберется до Нью-Йорка, а затем, когда мы приблизимся к городу, опытный лоцман из администрации порта поднимется на борт и безопасно направит корабль к месту швартовки. Мысль об этом помогает расслабиться. Лоцман. Человек, обладающий знаниями, квалификацией и хладнокровием. Все, что мне нужно сделать, это переждать.

Но когда я ухожу с пустого мостика, в голове все еще звучит голос, монотонный шепот, повторяющий, что Пит пропал, и пропал навсегда. Первый человек, которому я смогла доверять с тех пор, как отец предал нас. Единственный, кто когда-либо казался мне родственной душой, хотя я никогда не говорила ему об этом. Этот омерзительный голосок твердит, что сотни людей не исчезают просто так с океанского лайнера в открытом море. Он настаивает, что это всего лишь первая сцена ночного кошмара.

Я бегу на главную палубу и проверяю спасательные шлюпки. Некоторые из них – тендеры для перевозки пассажиров на судно и обратно в небольших портах. Но большинство – самые современные спасательные шлюпки, полностью закрытые, непотопляемые, саморегулирующиеся, способные вместить более ста пассажиров каждая. У них автономные двигатели и аварийные запасы. В худшем случае я заберусь в одну из них и медленно отправлюсь обратно в Англию. По какой-то причине мысль о том, чтобы остаться одной в крохотной лодке, кажется даже более приятной, чем перспектива находиться в одиночестве на этом гигантском лайнере. Почти дюжина палуб, сотни пассажирских кают, и я полностью предоставлена самой себе. Ощущаю себя более уязвимой, чем когда-либо с того дня, когда отец вышел прогуляться, чтобы проветрить голову.

– Где ты, Пит?! – кричу я в сторону моря и вдруг чувствую усталость, слабость в коленях.

Шатаясь, добираюсь до шезлонга и падаю в него. Мне хочется оказаться в доме Пита, расположенном недалеко от Хэтфилд-Мурс, сидеть на его потертом кожаном диване у разожженного камина, засыпанного пеплом, и смотреть, как Пит запускает виниловую пластинку на замысловатом проигрывателе, который так оберегает. Это подарок брата, и Пит не разрешает мне даже ставить напитки рядом с ним. Я бы все отдала, чтобы сейчас с бокалом вина свернуться клубочком рядом с Питом, а его старый кот пусть мурлычет в соседнем кресле. Я словно оторвана от всего мира. Движение этой гигантской стальной конструкции неумолимо. Мы идем вперед, прочь от дома, к Срединно-Атлантическому желобу, самой глубокой части океана, несемся вперед с грохотом, рассекая волны, и, возможно, через пять дней столкнемся со статуей Свободы на скорости тридцать узлов.