За время следования к Цусимскому проливу эскадра дважды провела боевые стрельбы из трехдюймовых орудий. Дело в том, что только к этим пушкам на эскадре имелся сверхштатный комплект боеприпасов. Тратить же драгоценные снаряды главного и среднего калибров адмирал не решился. Вместо этого комендоры всех орудий, включая тяжелые, получили практику стрельбы из трехдюймовок. Да, это был не бог весть какой опыт, но все же это лучше, чем ничего.

Так же командиры и старпомы кораблей по очереди, каждый день после захода солнца, собирались на борту вспомогательного крейсера «Урал», где они скрупулезно разбирали сигналы, которые сегодня им подавал флагман. Очень важным было то, что командиры кораблей делились мнением о маневрах, которые их суда выполняли в течение дня. В оставленной Часовских реальности подобные совещания происходили на русской эскадре крайне редко, в результате чего толку от всех эволюций было немного. К концу второй недели плавания эскадра научилась достаточно организованно выполнять простейшие маневры, и при повороте «все вдруг» корабли теперь не разбредались кто куда.

Десятого мая для кораблей отряда Небогатова и других судов эскадры, которым подходили перевозимые транспортами «Анадырь» и «Иртыш» боеприпасы, устроили стрельбы боевыми и практическими снарядами. Результаты их были вполне неплохими – точность огня на дистанциях от двадцати пяти до сорока кабельтовых составила от трех до семи процентов, что можно было принять за хорошее предзнаменование в преддверии надвигающегося сражения.

Бронепалубные крейсера «Жемчуг», «Изумруд» и «Олег» были выделены в особый отдельный быстроходный отряд под командованием Коломейцева. Этот отряд при всех эволюциях эскадры всегда маневрировал совершенно отдельно. Постепенно еще одному попаданцу в прошлое удалось добиться полного понимания с командиром «Изумруда», капитаном второго ранга бароном Ферзеном, который теперь как привязанный всегда держал одну и ту же дистанцию, на различных скоростях следуя в кильватере у «Жемчуга». На эти корабли, являвшиеся самыми быстроходными крейсерами как в русском, так и в японском флотах, Рожественский возлагал особые надежды в надвигающейся битве.

Упражнения по использованию беспроволочного телеграфа на русских кораблях теперь происходили постоянно. Иногда флагман передавал по радио приказ о начале того или иного маневра и, не поднимая флажных сигналов, начинал эволюцию, и горе было тем капитанам, чьи корабли выбивались из общего строя. На вечерних собраниях на борту «Урала» они получали безжалостные разносы от адмирала за дурную постановку службы на вверенных им судах.

От следующей на север эскадры постоянно отделялись различные транспорты, которые загружались углем под завязку в портах Французского Индокитая и Китая, а затем следовали в заранее определенную точку рандеву. Некоторые же из этих купцов уходили в никому, кроме русского адмирала, не известном направлении. У этих транспортных пароходов были отдельные задачи, о которых никто, кроме Рожественского и двух его современников, не знал.

Один из транспортов, ушедших в китайский порт, увез на своем борту младшего флагмана эскадры, смертельно больного Дмитрия Густавовича фон Фелькерзама. Часовских отлично помнил, что этому адмиралу было суждено умереть десятого мая, накануне сражения, и в той, оставленной им реальности старый Рожественский, чтобы не деморализовать эскадру, решил никому не сообщать о смерти младшего флагмана. В результате эскадренный броненосец «Ослябя» вступил в сражение под флагом покойника и с гробом адмирала на борту. Сейчас же обновленный Зиновий Петрович решил, что роль второго флагмана было бы неплохо передать кому-нибудь поздоровее и посмекалистей, поэтому фон Фелькерзама увезли на лечение в китайский порт, а роли младших флагманов на русской эскадре были перераспределены.