– Сто гривен тут. Это тебе на дорогу. Иди. Бери коней любых, ключников буди сейчас. Чуть кто чего не отыщет – бей в зубы, по княжьему слову. Я потом добавлю.

Копыта коней месили снег, и с мутного неба сыпались густые мелкие хлопья, неприятно лепившиеся на лицо. Видно было от силы на пятнадцать шагов. Все исчезало в белесой мути, и оттого казалось, что маленький отряд движется в каком-то нереальном, потустороннем мире, где нет ничего, кроме вот этой белесой бесконечности и бесконечного же снега… И только время от времени из этой белесой круговерти то справа, то слева выплывала угрожающе-темная масса ельника или призрачно-серая опушка березняка, вплотную подступавшего к дороге, и снова исчезала в снежной круговерти.

Ратибор покосился на княгиню. Молодая женщина вела себя вполне достойно – не всхлипывала, не куксилась. Сидела прямо, мерно покачиваясь в такт конской рыси, и смотрела вперед огромными сухими глазами, и только на дне этих глаз стыла осенней темной водой тревога.

– Не озябла?

Женщина бледно улыбнулась.

– Хороша больно погодка. Радует сердце, к прочему всему.

Витязь скупо улыбнулся в ответ.

– Отличная, госпожа моя. Мы никого не видим, нас никто не видит. В такую погоду никто никому жить не мешает, княгиня.

Сказал, и сам удивился. Может, однако!

– Ты уж философии греческой не учен ли, Ратибор Вышатич? – заметно развеселилась княгиня, и стылая тревога-кручина на время ушла из ее глаз.

– Это как из лука на скаку бить, что ли? – недоуменно спросил Ратибор.

– Ну не совсем так – окончательно развеселилась княгиня – Но близко.

Ратибор про себя усмехнулся. Вообще-то он знал, что такое философия. Батюшка Варсонофий, накушавшись меду либо браги, любил поучать паству цитатами из Библии и других греческих книг, и при этом вздевал палец к небу: «сие есьм философия, наука о премудростях всяческих». Но сейчас важно отвлечь молодую женщину от тяжких дум.

И вообще, сейчас умение бить на скаку из тяжелого, в рост человека, русского лука куда важнее всех и всяческих премудростей.

– Рано вы, господа ижеславцы. Мы вас к завтрему ждали, не раньше. А где сам князь?

– Князь Владислав с остатней ратью и будет завтра, господине.

– Велика ли рать?

– Двести двадцать человек, к этим полуста. Все, способные держать оружие.

– И то хлеб.

Князь Олег Красный, брат князя Олега, принимавший отряд на постой, был хмур и взвинчен. По всему терему слышался гомон, туда-сюда сновали какие-то бабы и девки, таща в охапках теплую лопотину и прочее, размашисто проходили окольчуженные ратники. Пламя свечей и масляных ламп металось от движения воздуха, освещая все происходящее неверным трепещущим светом. Ржали во дворе кони, кто-то зычно бранился.

– Содом, не иначе – перехватил взгляд витязя князь Олег – У нас на Руси без этого никак. Ладно, сейчас разместят вас где-нито. И каша с мясом найдется, я распоряжусь. Отдыхайте. Посольство утром выедет, до свету, тебя разбудят. Княгиню Ладу в светелку к моей… хотя спят уж…

– Нет, княже.

Олег Красный поднял бровь.

– Не понял…

– Не гневайся, княже. Положи ее где-нибудь отдельно. А я у порога лягу.

– Снаружи, как пес? – насмешливо спросил Олег.

– В точности как пес, княже. Только изнутри.

Олег рассмеялся.

– А горшок тебе отдельно, или вам одного с княгиней хватит? Лепо ли видеть тебе госпожу твою, как раздевается она на ночь?

– Что делать – без улыбки ответил Ратибор – Придется привыкать нам.

– Ладно – хмыкнул князь Олег – будь по-твоему. Так стало быть, не верит князь Ижеславский в крепость Рязани. Подале княгиню свою отправил…

– Верит ли, не верит – о том мне неведомо, княже. Но биться будет вместе со всеми, в поле или на стенах.