Рука обратившейся в человека статуи, попыталась ухватиться за рукоять молота. Но оружие перехватил старец, закинув себе на плечо, вынуждая человека завалиться на бок. Пару мгновении незнакомец смотрел на содрогающегося в конвульсиях, судорожно хватавшего воздух раскрытым ртом воина, распластавшегося у его ног, а затем развернулся и двинулся прочь.

– Кааррр. – донесся до старца вопрос парящего над человеком ворона.

– Верну если вспомнит кто он такой и зачем он ему нужен. – Чуть резко бросил неизвестный.

– Кааррр.

– Да чтоб тебя. – отстегнув от пояса ножны с кордом старец бросил его к сведённому судорогой телу. – Столько мальчишек было, а мне достался именно ты Бёрг! Мать воспитала из тебя наглеца без капли скромности. – легкая, но довольная улыбка озарила лицо старца.

Позади взмыв в верх, вестник смерти, заложил вокруг чадящего ненавистью кострища круг, чуть не паля перья потусторонним жаром. Громким призывом вовлекая в свой полёт слетевшихся со всех концов Эльбурга воронов.

Внемлите мне о чада мои! Ибо слова мои, преемницы и рукоположенной провидением длани пророка, принесшего свет его в мир наш тварный. Пречистого Илира! Несут вашим кровоточащим тревогой сердцам и измученным душам, несказанную радость и очищенье! Вчера мы, заручившись словом пречистого и волей его, судами праведными искоренили всех повинных в мракобесии еретическом, захлебнувшем бедные земли от света отлучённые!

Проклятые навечно Молоты, сиречь Вороны бдящие, сгинули в праведном пламени очистительном. А на завтра мы воинством грозным своими чистым кроткими сердцами! Палом зачиненным от святых костров, выжжем всю погонь с проклятых ныне земель. И я как верховная мать судительница, озарённая светом им принесённым, клянусь! Не минует и года как после пала возродятся в чистоте и новой поросли земли с ужасом снедаемыми окрещённые.

Речь верховной матери судительницы Лириам.

Год 488.Храмовая площадь Нагдельбурга.

Год 537.

Снедаемые земли.

Два оборота, хрупкая на вид женская рука хватает длинный кинжал оплетённой рукояти за кончик. Еще бросок, три оборота, в ладонь ложиться рукоять. Несмотря на привычную забаву, Лелианна даже не смотрела на идеально отточенный клинок стилета.

Девушка с давно не мытыми некогда светлыми волосами, убранными в тугой хвост под затёртой треуголкой. Обряженная под видавшим на своём без малого веку и лучшие года, черным плащом, в серую рубаху шнурованного ворота. Подпоясанную широким поясом множества ремней, изнывающим от множества снастей, да суконных штанах, заправленных в заляпанные грязью сапоги ботфорты.

Всё её внимание с высот козлов длинного экипажа, восседающей рядом с извозчиком, было обращено на округу. Серые глаза на обветренном заострённом лице, тонких посеченных шрамами губ, бдительно-хищно рыскали по сторонам. Узревая так и не ставший привычным безрадостный пейзаж. Сгущённый безумством всех отвратных тонов, мертвенными красками передававший все какие есть красоты снедаемых земель, загробного царства воплоти.

Давно не паханные, переставшие родить урожаем пшеницы поля. Полуразрушенные фермы да деревеньки всё непостижимо неподвластные тлену, впавшее в некротическое оцепенение без квохтанья кур, без мычания да блеянья скота, осиротевшие лишившись криков неугомонной ребятни, снующей по дворам. Обнесённые едва стоящими изгородями да плетнями остовы глинобитных, каменных и каркасных жилищ, чаще рухнувшие кровлей, злобно зыкающие пустыми взорами кривых, покосишься дверей да окон.

Караван неторопливо проползая, миновал и леса без единого зелёного листочка, выстланный взамест шелковой травы и мягкого мха бесчисленными костяками , чьи стволы, перекрученные мукой, принимали-таки очертания что в пору было портки менять, а ветви загребущими лапищами тянулись к небесам, будто моля серо-свинцовую твердь о капле света спасительной зари. Но заря уже как с полвека не удосуживала своим вниманием этот в былую пору живородящий радостный край, только извечные проглоклые сумерки да частая морось, неспособная заставить своими слезами пробиться жизнью зелень.