Блаженный Августин относил Гермеса к числу древних мудрецов, которые учили «чему-то такому, от чего люди делаются блаженными», хотя и с той оговоркой, что знания свои он получал от демонов. А у Климента Александрийского герметическое учение положено в основу египетского культа: египетские жрецы во время своих торжественных процессий якобы несли впереди священные книги Гермеса Трисмегиста, коих Климент всего насчитывал 42: 36 философских и 6 медицинских трактатов.

Знакомство людей Возрождения с учением Гермеса ведет начало с 1463 года, когда флорентийский ученый Марсилио Фичино перевел на латинский язык первый трактат Герметического свода – рукописного греческого сборника, доставленного по приказу Козимо Медичи во Флоренцию из недавно павшей Византии. В предисловии к этому сочинению Фичино сформулировал ренессансную генеалогию философской мысли, идущую от Трисмегиста: «Его зовут первым автором теологии: ему наследовал Орфей, второй среди древних теологов: Аглаофему, посвященному в священное учение Орфея, наследовал в теологии Пифагор, чьим учеником был Филолай, учитель нашего божественного Платона. Итак существует единая древняя теология, берущая начало от Меркурия (Гермеса. – С. Ц.) и достигающая вершины в божественном Платоне».

Влияние герметических трактатов на современников Фичино было огромным. Достаточно сказать, что Коперник в доказательство правильности своей теории цитировал то место из «Асклепия» Лактанция, где от лица Гермеса описывается почитание Солнца в религии египтян: «В центре же всего расположено солнце. Ибо кто в прекраснейшем сем храме светильник сей в ином или в лучшем месте поставил бы, нежели там, откуда сразу все смог бы он озарять? Так что весьма уместно зовут его иные светочем мира, иные – умом, иные – правителем, Трисмегист – видимым богом».

Гермес стал символом итальянского Возрождения, которое иначе можно еще назвать золотым веком религиозного герметизма. Не случайно, в Сиенском соборе (1488) изображение Гермеса было помещено на мозаичном полу, на видном месте, недалеко от входа в храм, в обрамлении торжественной надписи: «Hermes Mercurius Trismegistus Contemporaneus Moysi» (Гермес Меркурий Триждывеличайший Современный Моисею).

Изучению вот этой «древней» египетской мудрости и посвятил свои досуги молодой Бруно. А трактат Коперника «Об обращении небесных тел», в то время еще не внесенный в папский «Индекс», помог ему сопрячь герметическую философию и магию с научными представлениями о мире. По свидетельству самого Джордано, его знакомство с гелиоцентрической системой произошло в несколько этапов: «Когда я был мальчиком и судил без философского умозрения, то считал, что так думать – безумие, и полагал, что это учение выдвинуто было кем-нибудь в качестве софистической и хитрой темы и использовалось праздными умами, которые хотят спорить для забавы и делают своим занятием доказательство и защиту того, что белое есть черное». Лишь позднее, по мере совершенствования в «философском умозрении», он признал доводы гелиоцентристов сначала «правдоподобными», потом «просто правильными» и, наконец, «самыми правильными» (впрочем, наступит момент, когда он пойдет дальше Коперника).

Все это не помешало ему, впрочем, в 1572 году получить сан священника, а затем успешно защитить диссертацию на соискание ученой степени доктора богословия. Священство приносило Бруно кое-какие средства к жизни, а также давало возможность отлучаться из монастыря, видеться с новыми людьми и читать те книги, которые не вызывали одобрения Церкви.

Житейские взгляды Бруно того времени отразились в написанной им комедии «Светоч», где осмеяны суеверие, вера в алхимию и колдовство, а равно ученый педантизм. «Невежество, – говорилось там, – лучшая в мире наука, она дается без труда и не печалит душу». Как считается, в антипрологе к «Светильнику» Бруно обрисовал самого себя: глаза задумчивые, потерянные, как будто ушедшие во внутреннее созерцание; смех сквозь слезы; характер раздражительный и полный упрямства.