– Господин Шахандэ пожаловали.

– Отлично… Проси. Прямо здесь сядем, в беседке.

Появился господин Шахандэ, дальний родственник шазде, аккуратный и отутюженный, с гитлеровскими усиками, в бостоновом костюме в полоску и с шапкой-пехлевийкой в руке. За границей он выучился на инженера-путейца, и теперь, вот уже несколько лет, с большим количеством рабочих и техников они тянули железную дорогу на Мешхед.

Шахандэ, заходя в беседку, увитую иранским шиповником, нагнулся под цветками, почтительно пожал руку шазде и уселся, переводя дух.

– …Очень приятно, очень приятно! – Задержав взгляд на Остатки-Сладки, он спросил: – Имею честь видеть сыночка вашего?

– Куда там! – старый князь нахмурился. – Наследник более далекий: он внук Салар-хана, сын господина Капитана.

– Ну что ж, иншалла, ваша светлость и праправнука увидит.

– Не богохульствуй, Шахандэ! Жизнь сынов человеческих в возрасте за восемьдесят вообще не идет в счет.

Шабаджи принесла чай и блюдо с абрикосами нового урожая. Остатки-Сладки взял абрикос, съел его, а косточку бросил в бронзовую тарелку, на которой сокол гнался за голубем, но, как ни бил крылами, не мог догнать.

Шахандэ тихо, так, чтобы не потревожить даже черных, усатых рыбок в бассейне, рассказал:

– На днях наследник престола приезжал с инспекцией железной дороги. И по виду его я понял, что он абсолютно, ни на грамм не подходит для управления страной. Факт тот, что от отцовской силы у него, ну… ни жилы нет!

«Ни жилы нет!» – произнес Шахандэ, и Остатки-Сладки вздрогнул, ему показалось, что он услышал слово «джинны». И он оглянулся на темную дверь крытого водохранилища, и тут впервые в жизни увидел настоящего джинна, который выглянул из этой дверцы и вдруг прыгнул на абрикосовое дерево, тряхнул его и заставил посыпаться абрикосы. Наверняка Шабаджи опять рвала их, не прочтя молитву «Бисмилля»! А ведь Султан-Али говорит, что «они» (нечистая сила!) стерегут под деревьями, и если кто-то, не прочитав «Бисмилля», тронет дерево, то все фрукты так и осыплются на землю!

Теперь Остатки-Сладки заметил, что джинн смотрит на него из листвы, да еще состроил ему рожу! Мальчик так перепугался, что изо всех сил зажмурил глаза и спрятался на груди у шазде, который своими большими ушами напряженно вслушивался в слова Шахандэ и качал головой.

Осторожно мальчик снова открыл глаза. Джинн не исчез; теперь он передразнивал старого князя: сидел возле бассейна и, как и шазде, с важностью кивал. Остатки-Сладки подумал, что, если он расскажет прадедушке, какими злыми делами занимается джинн, тот прикажет Султану-Али привязать джинна к фалаку[8] и всыпать ему как следует. И как только он об этом подумал, так и увидел джинна, привязанного к фалаку, а прадедушка бьет его палкой по пяткам. Волосатые его, с копытами, ноги, продетые в петлю, трясутся, а черные эти его кругляши от страдания надулись, набухли – прямо как черные сливы на ветках…

…И вдруг Остатки-Сладки задрожал от холода, заструившегося по его ногам, и проснулся.

– Эй, там… Возьми-ка ребенка от меня. Провонял всю беседку!

Шабаджи подбежала и взяла его на руки, и, отнеся к сторожке, переодела ему штанишки. Остатки-Сладки хотел опять вернуться в беседку и посмотреть, как наказывают джинна, но Шабаджи не пустила:

– Разве не видишь, его высочество гостя принимают?

Он заревел, и Шабаджи вынуждена была обратиться к матери:

– Судабе-ханум?!..

Из окна гостевого дома выглянула мама, и тегеранская ее красота осветила весь двор.

– А тебе что? Пусть идет!

Остатки-Сладки опять побежал в беседку. Шазде раздвинул ноги и уперся тростью в щель между двумя кирпичами пола. Лишь уважение к этому неожиданному гостю заставило его так долго здесь сидеть и слушать многословие Шахандэ. Обычно, как все знали, он с собеседниками не церемонился. Лишь один был человек, которого шазде мог долго слушать и даже кивать его словам, – Мирза-хан, напарник по мангалу.