– Ты победил. – однозначно отразился от затылка Френтоса металлический голос Ультры.

Френтос все еще был в смятении, а в глазах его искрами переливались «зайчики». Даже резко повернувшись назад, в сторону голоса своего недавнего спутника, он не был готов к продолжению боя уже с ним, и, тем более, почти его не видел. Его черный доспех слишком сливался с окружающей тьмой, а свет луны почти не касался его, будто материал, из которого он был создан, самостоятельно поглощал излишний свет. Он стоял всего в нескольких шагах от Френтоса, как всегда неподвижно и спокойно, направив взгляд прорезей своего шлема пока Серпиона, медленно и с тихим скрипом поворачивая шею к Френтосу. Тот же, в свою очередь, при одном только повороте головы с дрожью поняв, насколько ослаб, от злости на себя самого крепко сжал зубы и напряг скулы. «Ну и нахрен ты приперся, консервная банка. Добить меня хочешь?» – зло думал про себя он.

– Правитель Доран доволен твоей силой. Ты помог нашему товарищу найти покой.

Френтос напряг уши, и стал еще серьезнее. Голос Ультры переменился, будто принадлежал уже кому-то совершенно иному, хотя так же доносился из тех же доспехов.

– Что случилось с твоим голосом? – сглотнул Френтос.

– Ты заметил? – совершенно новым, грузным и глухим голосом заговорил Ультра. – Как меняются наши голоса.

– Ваши? – не понял Френтос.

– Все мы части Бога Душ. Мы живем в этих доспехах. Здесь мы едины. – быстрее и проще заговорил новый голос Ультры.

– Что? Т-только не говорите, что эти доспехи… – понял Френтос.

– Доспехи – и есть Ультра.

Только теперь Френтоса осенила внезапная мысль «Вот, почему он так странно двигался…». Ранее под весом Ультры, крупного человека, облаченного в громоздкие доспехи, едва ли проминалась земля, и движения его были совсем легкими, будто…

«Внутри этого доспеха никого нет?»

Сложно представить себе возможную реакцию Френтоса, если бы он узнал, что души, населившие доспех Ультры, обитали отдельно в каждой его части. Под черным металлом его нагрудника, под латами наплечников, и даже в его перчатках – под каждой частью его доспеха в кольцах едва заметной мелкой кольчуги обитали самые настоящие, все еще живые души людей. Может быть именно ощущение взора тысяч душ было воспринято Френтосом как опасность? Может ли вообще человек чувствовать подобное, или же я несу ахинею?

– Ультра есть собрание душ, желавших единства, и для того ставших ножнами безымянного Клинка Власти. – продолжил недавним тяжелым голосом Ультра. – Искусственный Клинок Власти Ультра, Клинок Черной Искры. Искра – сама природа Пламени, сакральный смысл которого…

– Ладно, хватит! – резко махнул рукой все это время в недоумении качавший головой Френтос. – У меня нет на это времени. Расскажешь все это потом, когда я найду Соккона – переводчика языка идиотов на нормальный язык.

– Точно. Ты же еще не знаешь, где искать Соккона?

– И ты, конечно, любезно поделишься со мной этой информацией?

– Мы не знаем.

– Что?.. – едва не поперхнулся собственной слюной, которую как раз пытался сглотнуть во спасении сухого горла, Френтос.

– В дело вмешалась…сторонняя сила. Черное Пламя не знает, куда пропал Соккон Кацера. – говорил уже привычный Френтосу с начала его пути от Ренбира к Дафару, самый неторопливый, и самый скрипучий голос Ультры.

– Значит, ты мне не поможешь?

– Прости. Знали бы мы сами…

«Он передо мной извиняется?..». Френтоса все больше сбивало с толку поведение Бога Душ. Не говоря о том, что упомянутым Ультрой «тысячам душ» наверняка было очевидно положение Френтоса, раненного и обессиленного, буквально бессильного против них, они вели себя до предела дружелюбно, будто сами считали Френтоса союзником, а между его Синим Пламенем, и Пламенем Черным, была почти родственная связь, просто не позволяющая им быть врагами. Хоть Френтос и не понимал этой связи, но наверняка именно из-за нее Серпион пытался его убить, и именно об этом говорил, даже если Френтос и пропустил часть его слов мимо ушей. Но он не чувствовал в своей голове чужого голоса, как об этом рассказывал Джером, и полностью контролировал свое тело, что шло наперекор словам Серпиона. Редкий чужой шепот, который он слышал с самого рождения, пропал два года назад, после встречи с Думой во время пожара Кацеры, и он уже почти не помнил, о чем тот шептал. Но был совершенно уверен, что это не был голос, о котором говорили прочие. Это был голос его собственного сознания.