– И как природа связана с тем, что происходит вокруг? И почему вдруг ты решил, что я ее враг?

Серпион сглотнул, будто проглотив с тем и слова, которые уже собирался сказать, но которых говорить не мог.

– Говори, что это за Черное Пламя, и как оно связано с Дафаром, Эмонсеном, и Графом Думой. – легко подловив Серпиона на осечке речи, напрямую обратился к нему Френтос.

– С Думой? Тебе это должно быть лучше известно.

Если то не была капля все усиливающегося дождя, то по щеке Френтоса пробежала его собственная капля холодного пота.

– Ведь это в твоих жилах течет его кровь.

Сердце Френтоса забилось быстрее от тех слов, но вовсе не от волнения. Его ритм был злее, и так же зло теперь, с треском, сжимались его зубы. Он уже давно думал об этом, и эта мысль не давала ему покоя с того самого момента, как, на дне рождения Таргота, о случае изнасилования Думой ему и братьям рассказала его мать. Хоть отец и мать очень старательно уверяли его в обратном, он не раз думал, что именно результатом того изнасилования в итоге стал он, родившись на свет ровно через десять месяцев после этого, и ничем не похожий на своих предшественников в роду – красновласых и красноглазых красавцев.

– Все равно. – уверенно отмахнулся Френтос. – Все, что я с ним разделил, это Синее Пламя. Черного у меня нет, и я о нем ничего не знаю.

– Тебя не смущает то, что говорил Доран перед тем, как я вышел на арену?

– Доран?

– Все, кого поглощает Черное Пламя, разделяют между собой его волю.

– Они сказали, что ты должен покарать предателя. Как я понимаю, покарать сына Думы, который не пошел по его стопам, а?

– Предателем они назвали меня.

Френтос вздрогнул.

– Я предал природу, помогая Черному Пламени в достижении его искаженного «Единства», и предал своих товарищей, даже всех людей, совершив множество преступлений по его воле. Но теперь… – поднял перед собой тыльной стороной к Френтосу свое искрящееся молниями копье Серпион. – Теперь я искуплю свою вину перед ними. Я нарушу планы Дорана, и для этого…

– Хорош тут шутки шутить! – уже кипя от злобы, буквально презирая глупость ситуации в своем восприятии, махнул рукой Френтос. – Это твое Черное Пламя убило моих родителей! Настоящих, а не каких-то бездушных уродов! Что бы там ни было с моей кровью, и кому бы она не принадлежала, я никогда не покорюсь убийце своих родителей!

Ветер поднимал все больший шум, шатая опоры и ткани цирка, поднимая в воздух окружающий Френтоса и Серпиона песок, застилая уши их обоих бесконечно нарастающим, уже почти штормовым, гулом. Толпа кричала, смеялась, шепталась, и так же в небе на языке разгневанной природы будто между собой переговаривались раскаты грома, молнии от которых уже вот-вот были готовы разорвать небосвод, с чем и их покровитель среди людей, могущественный Бог Природы, был готов разорвать противника своей настоящей природы.

– Хватит! – громоподобно ударом молнии в небе раскатился по арене отчаянный рык Серпиона. – Я слишком долго колебался, и больше не могу медлить! Я не питаю к тебе ненависти, но должен предотвратить то, что станет с тобой, когда до тебя доберется Доран. Если ты хочешь, чтобы Черное Пламя ослабло, и если бы ты знал, сколь сложно ему сопротивляться, ты бы уже сдался, и сам позволил себя убить! Ни одному созданию Гармонии не удастся противостоять Бездне. Никому. И я сам…сам познал это на своей шкуре. – окончательно принимая боевую стойку, занося справа за собой искрящееся копье, глазами, горящими невероятной решимостью и злобой, глубоким отчаянием и лишь маленьким тусклым лучиком надежды, смотрел на Френтоса Серпион.