– По нашей земле идет Защитник, – произнесла она не своим голосом, – он идет, повергая предателей, карая их стальным когтем. Большой бродяга с поверхности идет меж наших лесов, и тень, ускользающая от нас, следует за ним. Готовьтесь, ведь он идет за вами. Мы пребываем в молчании.

– Что? – не поняла Гайка.

– Говорили. Мы, – улыбнулась Мышка, возвращаясь в свое нормальное состояние, – редко. Бывает. Молчание. Лучше.

Гайка вопросительно посмотрела на Берга.

– Вы хоть что-то понимаете?

– Дорогуша, – ухмыльнулся Берг, – мой сын за всю жизнь не научился говорить больше одного слова в минуту, а с языком жестов у него вообще беда. Кто может понять его – поймет кого угодно. Если я прав, то с нами сейчас говорил тот самый коллективный разум, который я должен поработить. Аннушка, мы не одни. «Большой бродяга с поверхности» – наш дорогой Артур, а «тень» – это, похоже, мой Питер.

– Они пришли за нами, – улыбнулась Гайка.

– А куда бы они делись? Я просто не знал, как скоро они смогут нас найти, – ответил ей улыбкой Берг, после чего обратился к Мышке: – Девочка моя, мы собираемся забрать тебя отсюда. Уведем тебя туда, где тебе никто не будет делать больно. Хорошо?

Мышка кивнула.

– Анна, – обратился он к Гайке, – я знаю, что ты неплохо разбираешься в оружии. Они дали мне кое-какие медицинские инструменты. Сможешь с ними что-нибудь сымпровизировать? А я пока найду блокировку двери и переведу свет на резервный канал питания. Нам нужно будет продержаться столько, сколько мы сможем, до того как прибудет кавалерия.

Питер успел неплохо изучить территорию, пока присматривал за Артуром. Ему не особо хотелось, чтобы тот попался в лапы к выродкам. Он наблюдал за человеком издалека, покидал на время, чтобы лучше осмотреться или устранить лишние глаза и уши, а затем возвращался обратно. В конце концов он понял, что Артур сам неплохо справляется, и покинул его.

В этом дивном грибном лесу Питер чувствовал себя как дома. Наружу выползла вторая часть его натуры – не шестнадцатилетний парнишка, воспитанный интеллигентным отцом в большой строгости, а огромный дикий зверь, ведомый жаждой охоты. В отличие от своего отца и даже от Артура Питеру было наплевать, что или кого он убивает. Если оно угрожало ему и его семье, оно должно умереть. Питер был жесток настолько же, насколько и мир, в котором он вырос.

Выродок затаился над тропой, спрятался в сплетении грибов-деревьев. Прыжок, оттолкнуться, еще прыжок… схватить за лапу, потянуть к себе и затем встретить его движение прямым ударом когтей в морду.

Два хищника обошли с разных сторон. Привыкли к тому, что жертва их боится. Сейчас они жертвы. Первый бросился вперед. Схватить за морду, поднять над землей и, ломая шею, сбить его тушей второго с ног. Он упал на землю. Размозжить его голову ударом ноги. Все еще жив. Еще удар. Еще.

Не заметил третьего. Тот набросился сзади, впился в плечо зубами, когтями. Тишина – нельзя рычать, нельзя показать остальным, где ты. Схватить выродка за лапы, дернуть в разные стороны. Разорвать на части.

Не скоро к нему вернулась возможность мыслить, рассуждать. Когда наконец дикий зверь, сидящий внутри, сдал позиции, Питер понял нечто очень важное.

От него разило кровью выродков. Перемазанный в ней с ног до головы, Кузнечик потерял одно из важнейших преимуществ охотника – скрытность. Любой хищный зверь, а такими как раз были выродки, мог учуять его за сотню метров. Нужно было срочно избавиться от запаха. В пустоши он нашел бы грязи или, например, песка, чтобы хорошенько изваляться в них, но тут такого не было.

Правильная мысль не сразу пришла в его голову. Питер попросту никогда не видел такого количества воды. Для него вода в первую очередь была тем, что пьют. Отец, конечно, частенько обмывал его мокрой губкой, что дико не нравилось Питеру, но чтобы искупаться в воде… эта разумная в целом мысль поначалу показалось ему дикой. Но другого выбора не имелось.