Разбитые лифты рассыпались на тысячи стеклянных кусочков, тросы опали со змеиным свистом. Вертикаль распалась на три части: отдельно лежала верхушка, отдельно основание и центральная часть. Под центральной частью оказалась погребена вся команда Ледчека – тридцать человек, знакомых ему с первого дня службы в подразделениях «Шершней», и среди них юный сержант, с мамашей которого Дюк Ледчек был знаком лично.
Капитан бегал туда-сюда в туче пыли, отдавал приказания медикам, требовал подкрепления и помощи у прибывших вертолетчиков и думал о двух вещах: об этой самой мамаше и о том, что своими руками прикончит меха, свалившего Вертикаль.
Была слабая надежда увидеть тело меха под остатками вышки, но она не оправдалась. Преступник сбежал, не оставив никаких следов, и капитан в бессильной злобе остался наблюдать за вереницей черных мешков, за тем, как из пыли появляются и исчезают уставшие спасатели, за экспертами в желтых блестящих комбинезонах.
Светало, и на улицах уже появились первые ранние пташки, а на трассах – машины. Люди далеко обходили оцепленный вокзал, останавливались и высоко поднимали руки – фотографировали. Машины притормаживали, и особый отряд, регулирующий аварийное движение, был вынужден их подгонять.
Фонари все еще мерзко горели, будто желтая сыпь на теле раненого города.
Дюк Ледчек стоял посередине вокзальной площади, разбитой и изуродованной тоннами металла, рухнувшего с невероятной высоты. Он снял шлем и держал его обеими руками.
Таким образом он пытался примириться с грудой покойников, в числе которых должен был оказаться, но не оказался.
Стоя со шлемом в руках, капитан мысленно надавал погибшим множество клятв, а потом отправился в ближайшую машину «скорой помощи» и, устроившись в изголовье какого-то бледного типа, лежащего под капельницей, спросил:
– По пути в больничку кофейни имеются?
– «Черешня», – подумав, ответил водила.
– Выгрузишь меня возле «Черешни». Поехали!
– А врач?
– Зачем тебе врач? Выглядишь здоровым… а, ты про этого?
Дюк проверил пульс бледного типа, послушал пару секунд и махнул рукой:
– Этот тоже жить будет. Поехали, командир. Кофе хочется…
– Так закрыто еще… рано.
Отчего-то это простое обстоятельство стало тяжким грузом для нервов капитана.
– Мать твою вздернуть! – заорал он. – Слить вас всех! По капле! А мне – кофе!
Перед глазами появились алые круги – предвестник разрушительной вспышки ненависти.
Еле сдерживаясь, чтобы не выстрелить в наклоненный затылок водителя, Ледчек придушенным голосом пробормотал:
– Смешно тебе? А я без повышения остался.
Водитель, напуганный его тоном, вжал голову в плечи и ничего не ответил.
И тут появился озадаченный фельдшер, посмотрел на капитана и всполошился:
– Да у вас шок, – заметил он и быстро вынул туго скатанный теплый плед и пробормотал в рацию: – Номер сто семнадцать, везу двоих, интенсивная терапия и реанимация…
– Мне терапия? – изумился капитан и еле успел ухватиться рукой за спинку сиденья: машина качнулась и начала выруливать с площади.
Движение отрезвило его. Начали вспоминаться детали: вот он стоит под вышкой, вот вышка падает… и он почему-то остается жив.
– Почему я жив? – сурово спросил он у фельдшера.
Фельдшер только рукой махнул, тут же приготовил какой-то раствор и вколол его капитану.
Глава 3
Богиня Кали квартировала в подземных ярусах заброшенной фабрики по производству биоинженерных органов.
После Великого меха-уничтожения подобных зданий осталась масса. Многомиллионные проекты, исследовательские лаборатории, фабрики, производящие бессменные печени, сердца, кишечники и желудки. Фабрики – производители анаробов; литейные заводы, специализирующиеся на биометаллах, невероятно прочных соединениях, не отторгаемых человеческой плотью.