– Лапочка, застращал, да? Выслушай меня, за-ради Хомиша, не запирай окно. Я не двинулся умишком и не стал бесцветным. Во, гляди, – Лифон засучил болтающийся рукав и показал ей яркую шерсть на лапе. – Видала, я снова добрый муфель. Выйди, а-а-а? Нипочем дурного не сделаю, только расскажу все. Как на духу все расскажу.

– Вот еще, – фыркнула муфлишка, – буду я морозить носик. Холодно, и спрячь лапу в рукав, а то у меня мороз по коже. Так рассказывай. Добрые муфли ночами не шляются по чужим дворам. А про тебя жутчее жуткого разговоры идут.

– Да не трусь. Выйди, расскажу что-то ужасное, ты должна знать, Хомиш должен знать. Все муфли знать должны. Сечешь? – он настороженно оглянулся и прошептал еще тише: – Нас могут услышать, выйди, а?

– Вслед за этими норнами хочешь мне испортить сон? Вы сговорились, что ли?

– Уж что тебе наболтали норны, не мне знать. Но опасность повсюду. Веришь, – Лифон сделал голос громче, – опасность может грозить и Хомишу, и тебе.

Лапочка была не только смелой, но и чрезвычайно умной, однако даже очень умные, но влюбленные муфлишки совершают иногда ошибки.

Она закрыла окно. Заснувший радостецвет на мгновенье сонно приподнял бутон, горшочек пошатнулся, но Лапочка успела его придержать и вернуть на место.

Тихошенько, чтобы никого ненароком не разбудить, она набросила на себя новую сшитую душегрею, меховую шапочку с пумпоном, обула теплые сапожки, заглянула в зеркало. Потом вернулась, взяла подушечку и вышла на крыльцо.

– Так и быть, рассказывай.

Лифон потянул ее за рукав.

– Отойдем вон туда.

Оба муфля, оглядываясь, как заговорщики, отошли в глубину двора, где стояла припорошенная снегом лавочка с витыми ножками. Лапочка предусмотрительно подложила подушечку и присела. Лифон плюхнулся прямо на холодные доски, откинул с глаз непослушный вихор и затянул плотнее плащ.

Они сидели под обильным кустом непечалиуса. В белоземье куст непечалиуса такой же грустный, как все кусты и деревья в округе, но его ярко-красные ягоды так красиво сияют на белых ветках.

От Лифона пахло неприятно. Лапочка сморщила прелестный вздернутый носик и не постеснялась тут же заявить:

– Какой ты невоспитанный, Лифон! Ну нельзя же мило общаться с муфлишкой, когда ты такой непомытый.

– Тьфу! Уж извините, благовоспитанная Лапочка, нет в лесах и горах Многомирья ванн для помывки бездомных странников.

Лапочка сделала вид, что не распознала издевательского тона в голосе Лифона.

– Вразуми меня, где же носило бездомного странника? Натворил, набедокурил – и в странствие подался. И мне с тобой тут совсем не правильно разговаривать… но ради Хомиша. Только ради Хомиша!

– За-ради Хомиша. Я и сам хочу повиниться перед ним.

Лапочка подозрительно зыркнула и отсела от растрепанного Лифона.

– Отсядь, пожалуйста, и ты на две лапки.

Лифон послушно отсел и уже извиняющимся тоном начал свой рассказ. Говорил он быстро, опасаясь, что Лапочка не дослушает и сбежит.

– Винюсь, пахну я погано, как и выгляжу. Но, Лапочка, там, – Лифон постучал себя по груди, – там у меня еще поганей. Не брешу. Ты же знаешь про тот праздник, и как мы с Хомишем совершили ослушание, а потом нас наказали.

– Да уж. Хомишу досталось и не по его делам. Он до сих пор вспоминает, – произнесла недовольным тоном Лапочка и заерзала на подушечке.

– Вспоминает, не брешешь? Досталось и ему, и мне, мы ж друзья-братиши. Везде вместе. Но Хомиш вынес наказание, а меня обманом выманили. Не сам я. Сам бы никогда не бросил Хомиша. Это все Волшебница. Тьфу на нее. Она подлая, она меня обманула. Бросила меня. Сечешь, Лапочка? Я столько вынес. Голодал, замерзал, работал везде как придется. Видишь, все лапки в мозолях? Сам я себя наказал. Домой хочу. К Хомишу хочу, но мне нельзя. Мне не поверят, сечешь?