Редактор попытался доказать, что не просто так носит свой дорогущий костюм, и сделал максимальное количество реверансов:
– Ваня, ты реально хороший специалист, и круто вы с Володей все отсняли. Текст. Все хорошо…
– Но…
– Но не на нашем канале. Я вообще должен был пожертвовать тобой ради канала.
– Но мы же договаривались!
– Да, но ситуация поменялась. Канал – это же люди. Нас много: семьи, дети. А ты один. Пойми правильно.
Иван не удивился бы, если бы после этого проникновенного придыхания, с которым главред произнес последнюю фразу, он бы еще и «накрыл своей теплой ладонью ладонь отвергнутого им творца»…
Миронов проглотил остатки кофе, чтобы скрыть бешенство, мысленно сосчитал до пяти и кивнул:
– Понимаю.
Но разговор, как ни странно, был еще не закончен. Главный окинул взглядом кафе, поправил галстук и наклонился к собеседнику еще ближе:
– И… Вань, я тебе как другу скажу: тебе вообще лучше из города уехать. Только никому, ладно, что это я тебе сказал? Родителей не тронут, а вот тебе хулиганы в подъезде могут арматурой голову проломить. Ну, ты понимаешь… Ты просто для нас много сделал, и… так все некстати, Ваня…
– И что же мне делать? Куда ехать? Я ж ничего другого не умею. Я журналист.
– Это да, ты со своим репортажем по всей стране прогремел… Не знаю, Вань, правда.
Из пиджака главного зазвучала бодренькая музычка.
– Сорри, – сделал он извиняющееся лицо и достал из кармана мобильник. – Да. Ага.
Долгую минуту из трубки доносился неразборчивый бубнеж, а человек с этой стороны телефона только кивал. Постепенно его лицо просветлялось, Миронову даже досталась пара обнадеживающих взглядов.
– Руководителем новостной службы? – Палец с аккуратным маникюром указал в сторону журналиста, а на лице главреда расплылась довольная улыбка. – Куда? В Сибирь? Медвежий? Есть такой. Хе-хе. Щас.
Глава 4
Стук колес поезда баюкал, укачивал своим мерным «тудух-тудух». В окно лениво вливался сероватый свет пасмурного утра, смешивался со все еще зажженными лампочками над нижними полками и превращал тесное купе в эскиз картины художника-сюрреалиста. Пахло едой, алкоголем и мужским потом.
На одной из верхних полок спал, укрывшись одеялом, отец Роман. На вид ему можно было дать лет пятьдесят. Кряжистый, с длинными поседевшими волосами, своими габаритами он больше походил на медведя. Впрочем, может, он горожанином-то и не был никогда. Роман даже на полке своей умещался с трудом – спал с согнутыми ногами, временами по-ребячьи посапывая и чему-то усмехаясь во сне.
Когда одна из здоровенных лап с загрубевшими от тяжелой работы ладонью вывалилась из-под одеяла и повисла над столиком, майор Соколов, сидевший прямо под полкой, непроизвольно вздрогнул. Оно и неудивительно – будто внезапно над головой бревно зависло. Всякий бы вздрогнул.
Соколов тихо кашлянул, бросил неодобрительный взгляд на руку и выпирающие с полки колени попутчика, но ничего не сказал. Только обменялся понимающим взглядом с Иваном Мироновым, который расположился с другой стороны столика.
Журналист выглядел еще немного сонным, с легкой рассеянностью наблюдал за попутчиками сквозь изящные очки в золотой оправе и периодически поглаживал затылок. Длинные волосы а-ля хиппи сменила куда более консервативная стрижка, к которой Иван еще не привык.
Святослав Соколов проснулся некоторое время назад и уже в такую рань выглядел собранным и подтянутым. Спортивный костюм сидел на нем как китель (правда, было заметно, что его хозяин сильно похудел за последнее время), короткий, начинающий седеть ежик волос, чисто выбритый подбородок. Впечатление портил только косой шрам на щеке. Эта бугристая воспаленно-красная черта помимо воли притягивала любопытные взгляды, но майор предпочитал делать вид, что не замечает этого.