– Я думала, ты любишь меня. Как ты смеешь меня пугать?! – заплакала Налин, и это обезоружило Пиппи.

– Послушай, черт с ним, с твоим адвокатом! Допустим, ты отправишься в суд и выиграешь дело, но пойми, ты все равно не получишь обоих детей. Не вынуждай меня действовать жестко. Я сам этого не хочу. Мне всегда казалось, что я самый везучий, потому что у меня есть ты. Не получилось, так что ж теперь. Я понимаю, ты не хочешь больше жить со мной. Но я все равно желаю тебе счастья. От меня ты сумеешь получить гораздо больше, чем может присудить любой судья. Но пойми, я старею и не хочу жить один, без семьи.

Это был тот редкий случай в жизни Налин, когда она не смогла удержаться от колкости.

– У тебя есть Клерикуцио.

– Вот именно, – поддакнул Пиппи, – и не советую тебе об этом забывать. Но главное не в этом. Просто я не хочу остаться одиноким на старости лет.

– Одиночество – удел миллионов мужчин, – парировала Налин. – И женщин тоже.

– Потому что они беспомощны. Их судьбу решают за них другие. И прекращают их существование по своему усмотрению. А я такого не позволю никому.

– Потому что ты сам прекращаешь их существование? – презрительно бросила Налин.

– Вот именно, – усмехнулся Пиппи. – По этой самой причине.

– Ты сможешь навещать детей в любое время, когда тебе вздумается, – не сдавалась Налин, – но жить они должны со мной.

Он повернулся к ней спиной и бросил через плечо:

– Поступай как знаешь.

– Подожди, – окликнула его жена. Пиппи обернулся, и выражение его лица было столь бездушным, что она пробормотала: – Если кто-нибудь из детей согласится остаться с тобой, я не стану возражать.

Пиппи внезапно забурлил энергией, словно все проблемы в одночасье разрешились.

– Вот и великолепно! Тот ребенок, который будет жить с тобой, сможет навещать меня в Вегасе, а мой будет приезжать к вам в Сакраменто. Прекрасно! Давай сегодня же вечером решим, кто кого забирает.

Налин решила сделать последнюю попытку.

– Тебе всего сорок лет, ты еще не стар и мог бы создать новую семью.

– Никогда, – покачал головой Пиппи. – Ты единственная женщина, которая сумела меня околдовать. Я и на тебе-то женился поздно, а теперь и подавно уверен, что больше не женюсь. Тебе повезло – у меня хватает ума, чтобы понять, что я не в состоянии удержать тебя и что мы не сумеем начать все сначала.

– Это верно, ты не смог бы вновь влюбить меня в себя.

– Зато я смог бы убить тебя, – усмехнулся Пиппи, словно пошутил.

Заглянув ему в глаза, Налин поверила, что он говорит правду. Именно в этом заключался секрет его влияния на людей: когда он угрожает, ему глядят в глаза и понимают, что он не шутит. Набравшись мужества, Налин сказала:

– Запомни, если они оба захотят быть со мной, ты должен оставить их в покое.

– Они любят отца, – ответил Пиппи. – Кто-нибудь из них обязательно останется здесь со своим стариком.

В тот вечер, после ужина, в доме, выстуженном кондиционерами, посреди знойной пустыни, ситуацию растолковали одиннадцатилетнему Кроссу и десятилетней Клавдии. Казалось, никто из них не удивился. Кросс, красотой не уступающий матери, давно ощущал внутреннюю напряженность, которая грызла отца, и снедавшую его тревогу. Не проявляя ни малейших признаков страха, он заговорил первым:

– Я остаюсь с мамой.

Клавдия была напугана необходимостью делать выбор. Пытаясь по-детски наивно схитрить, она произнесла:

– А я остаюсь с Кроссом.

Пиппи удивился. Кросс всегда был ближе к нему, чем к Налин. Кросс ходил с ним на охоту, любил играть с ним в карты, в гольф и боксировать. Кросс не разделял одержимость матери книгами и музыкой. Именно Кросс по субботам приходил к Пиппи в агентство, чтобы составить отцу компанию, пока тот разбирает скопившиеся за неделю бумаги. Откровенно говоря, Пиппи не сомневался, что Кросс вызовется остаться с ним. Если он на кого-то и надеялся, то только на Кросса.