Вполне вероятно, что так все и произошло на самом деле. И мы теперь, благодаря рисунку на предмете одежды, живем в одном-единственном мире с богом-атеистом. Вероятно, это не так трагично, как соседние миры с богом-аистом и богом-аутистом. Но если судить по окружающей обстановке, нашему миру не так чтобы сильно повезло. Вполне возможно, что остальные боги подвергнут нашего бога дискриминации по богическому признаку, исключат его из своего клуба, заставят вернуть памятный значок и больше не будут звать гулять. И после всех этих ударов судьбы бог только пуще прежнего убедится, что его не существует, станет радикальным атеистом и попытается нанести вред совселенцам. Что будет бесконечно печально и абсурдно в самой своей сути. С другой стороны, глупо обвинять во всем утку, потому что. Если трезво оценивать факты, то подобные события, если имели место быть, случились еще во времена, когда и проект утки не был загружен в матрицу, и тем более не существовало самой матрицы, проекта и каких-либо определенных перспектив на тему завтрашнего дня или что такое странное понятие как «завтрашний день» могло бы означать.

Неизвестно, какие чудеса могли бы произойти с нашими героями, задумайся они о том, что же такое завтра. Может, они бы не пошли на пруд. Или решили бы в нем утопиться. Вероятно, они бы не тратили время на печенье, а сразу бы купили водки. Наверное, кто-то из них стал бы счастливее. А кто-то несчастнее. Но почему-то все было совершенно неважно. Есть такие дни, обычно солнечные в меру. Ты их запоминаешь, но не благодаря невиданным событиям, приятным сюрпризам или вкусной еде. Они оставляют после себя нелепый привкус тошноты и недосказанности. Это дни, обладающие могучим потенциалом для превращения в лучшие моменты жизни. Но потенциал этот так и остается валяться возле скамейки неподнятой книгой. Нераскрытым письмом. Несфотографированным кадром. Непочиненным игрушечным самосвалом.

Словом. Чудны предметы твои, человек у скамейки!

От случайного стечения обстоятельств друзья подошли к пруду. Ну как пруду. Определенно это был водоем. Однозначно вдоль него были расставлены лавочки, на которых с одинаковым фатализмом сидели дедушки, внуки, мамы, возле чьих ног неспешно не трогались с места коляски. А в воде было много того растения, что принято называть камышом. Все знают, на самом деле это не он, а называют все равно камыш.

В воде плавали уточки. Наша уточка тоже бы хотела плавать. Но плавала не она.

Птиц у воды всегда хочется трогать. Кажется, они такие пушистые и милые. Не причинят тебе вреда. Но если подойти к одной из таких. Постоять рядом и подождать. «Подожди, пусть она созреет» – подумать тихонько про себя, представляя барона Мюнхгаузена с уткой. А утку с яблоками.

Но в ответ от водоплавающего можно услышать только что-нибудь вроде прерывистого диалога:

– Честно говоря,..

– В глубине души,..

– Я просто хотел поговорить с жабкой.

И больше тебе никто не ответит, не помашет крылом, не щелкнет приветливо клювом. Они съедят твой батон и запьют кефиром из болотной воды. Они навоображают себе грибов и прилягут поспать. Тогда все, происходящее вокруг, останется для тебя реальностью. Но для утки это будет совершенно другая Вселенная.

Мечтают ли утки об электрических жабках?

Если бы люди знали все ответы и все вопросы, то в их существовании не было бы надобности. Но почему-то именно мечтательные предпочтения уток так навсегда и останутся загадкой. Поэтому, пусть даже болтающаяся на конце соломенного волоска, все еще остается необходимость в человеческом существовании. Необходимость, воплощенная в черепахе, формой больше походящей на вопросительный знак. Мы навсегда в безопасности. Потому что никто, скорее всего, не сможет правильно спросить. И тем более убедить черепаху-вопросительный-знак встать на свое место в предложении.