– По существу тебе, конечно, нечего возразить? – продолжала мама. – Эту, с позволения сказать, Конституцию писали сталинские мясники! Долг каждого демократа, нет, каждого разумного человека – приложить максимум усилий к тому, чтобы разобрать ее на части и вышвырнуть на свалку истории! Иначе эта страна не выживет, ты понимаешь, Натан?! Нет, ты не понимаешь! И пока ты не поймешь, я буду продолжать объяснять это тебе в тех выражениях, которые сочту необходимыми!

Натан Борисович молча закатил глаза, на что мама театрально рассмеялась.

– Конечно-конечно! Продолжай демонстрировать свое ослиное упрямство! Интересно даже, куда оно тебя заведет. Не удивлюсь, Натан, если ты начнешь поднимать на меня руку!

– Софа! Да что ты такое говоришь! – папа в гневе вскочил с дивана.

Мама, будто только этого и ждавшая, отшатнулась и закричала:

– Вот! Во-о-от! Об этом я и говорю! Посмотри на себя, Натан! Ты превращаешься в быдло, в отбросы общества вроде этих ужасных Сухомлиных!

Сухомлин была фамилия Крюгера.

Всё, хватит.

Пух, которого душили одновременно злоба и грусть, развернулся и пошел на кухню сделать себе бутерброд.

Мама и сама, кажется, опешила от своих слов. Она ринулась следом за ним на кухню, ненатурально воркуя и с пулеметной скоростью выпаливая все полагающиеся вопросы про день в школе; Аркаша, не поднимая на мать глаз, вынул из хлебницы булочку, завернул ее в салфетку и, обогнув Софью Николаевну по широкой дуге, отправился в свою комнату. Он закрыл за собой дверь, откусил от булочки и, не чувствуя вкуса, начал жевать, глядя невидящим взглядом в окно.

В дверь деликатно постучали. Пух набрал в грудь воздуха и уже собирался было выкрикнуть что-нибудь недопустимое, но в последний момент взял себя в руки и срывающимся голосом сказал:

– Мам, давай потом поговорим?

– Это папа. Я могу войти?

С папой, честно говоря, Аркаше разговаривать тоже не хотелось.

– Да, пап, конечно. Заходи.

Профессор Худородов зашел в комнату как-то неуверенно, боком, – видно было, что ему стыдно и за мамины слова, и за свою на них реакцию. Точнее, ее отсутствие.

– Аркадий, я хотел только, кхм-кхм, поинтересоваться, имеются ли некие ситуации, о которых… мне необходимо знать. Как я слышал, в школе или около нее несколько дней назад случилась драка, и, если бы кто-то смог предоставить мне, эм-м, информацию…

Такое косноязычие для уважаемого профессора было нехарактерно, а поднятая им тема выглядела откровенно опасной. Пух принял два решения: а) поскорее сменить тему; б) выяснить, кто, когда и что конкретно рассказал родителям о ситуации, которую он вслед за Крюгером мысленно называл «Замес с Сисей».

– Ой, пап, чуть не забыл: мы с классом в пятницу едем на экскурсию в Танаис. Ольга Васильевна сказала отпроситься у родителей.

– О, разумеется! Это должна быть интереснейшая экскурсия! Танаис – один из древнейших и, я бы сказал, таинственнейших археологических памятников России, если не всей Евразии, – к профессору Худородову быстренько вернулось красноречие. – В течение нескольких тысячелетий этот город и его окрестности были ареной боевых действий. Танаис последовательно населяли древние греки, племена кочевников, сарматы…

Натан Борисович в сжатой форме и гораздо более уверенно повторил всё то, что Ольга Васильевна рассказывала им на нескольких последних уроках истории. Пух, несмотря на физическую и умственную усталость, решил попытать счастья с вопросами, на которые историчка ничего внятного ответить не смогла. В конце концов, это лучше, чем врать папе на вопросы о Замесе с Сисей.

– Слушай, пап, но ведь это всё как-то необычно?