Первую пару часов нашего общения с Эви она пыталась делать всё ради того, чтобы казаться интеллигентной недотрогой, я знал, что последние лет 10 со мной не общаются такие, я научился их выкупать. Плюс пара книг Пола Экмана про мимику – и всё, сканер в голове, но тем не менее я поддерживал игру с Эви и делал вид, что будто не замечаю её яростного взгляда, который хочет, чтобы я сорвал с неё всё бельё и мы вкушали друг друга… «А как у тебя это получается?» – «Что получается?», – спросил я. «Придумывать истории». Мы потягивали медленно гранатовое вино, она смотрела на меня и кусала губы. «Это не у меня получается, Эви, это творец, который поселился во мне, это всё он, я лишь оболочка, материя, есть кесарь». Она прохлопала медленно ресницами, я понял, что выразился слишком для неё невнятно, так как она не казалась человеком, который понимает хоть что-то про творца внутри, просто желание стать актрисой не делало её актрисой. «А у тебя много друзей в твоём кругу?» – «Достаточно». – «А кто они, все писатели?» – «Нет, я не люблю писателей, мне они не нравятся». – «Ха-ха-ха-хах, но почему, ты же тоже писатель». – «Из тех, кого я знаю, они мнят себя писателями». – «Как это „мнят писателями“?» – «Ну вот смотри, если ты наденешь хоккейную форму и пойдёшь болеть на трибуны за определённую команду, ты же не будешь считаться хоккеистом, ты будешь фанатом хоккея. Так ведь?» – «Ну да». – «Так вот, они думают, что книжка Бродского, небрежно торчащая из портфельчика, и шарфик вокруг делает их писателями, поэтами, они пытаются делать, как кто-то уже задолго до них сделал и получил свои лавры за это, некоторые даже пародируют плохо, если ты пишешь, писать надо о чём-то… Запомни, Эви!» – «А кто же тогда твои друзья?» – «Ну, в основном люди, которые работают в издательствах, те, кто связан с тем, чтобы довести до ума мои каракули с кучей ошибок и выпустить в свет, пара человек с радио, и много разных других сфер, никак не связанных с творческой деятельностью. Хотя многие из них достаточно творчески могут зарабатывать бабки и не менее творчески их спускать…»

Я взял пепельницу и положил на барную стойку: «Закурим?» – «Да, конечно», – она сказала это задумчиво – её пьяное лицо уже не могло скрывать настоящую маску, не могло скрыть надпись в глазах: «Чувак, я с тобой трахнусь, а ты помоги мне стать актриской, хотя бы самой захудалой, хотя бы третьего лица». Я делал вид, что не понимаю и не вижу её намерений и она у меня, потому что я ей действительно нравлюсь. Нет, я и вправду ей нравился, но были и различные «но», я не виню её за эти «но», эти «но» есть почти в каждом, даже в Чихе. Я уже давно перестал тащить в дом всё что попало, она была глупа и в то же время шла напролом, мне нравятся такие люди, они заставляют не зачахнуть в трясине… Мы сидели на полу в кухне, упёршись спинами о диван, два наполненных стакана и тлевшая сигарета дожидались своей очереди, её губы, они просто уничтожали меня, мне даже казалось, будто она забывала, что мы вроде как люди, она рычала и сильно кусала меня за все мои почти стабильные 40, с гонорарами за книги, большой квартирой и тачкой на тёплой парковке в доме, на её 20, интригующие, борзые, мечтательные, скитающиеся, живущие одним днём, с перепадами настроения, думающая, что я есть свет в конце туннеля, что я есть её начало пути.

Я опустился за квотами, она опустилась за строками, молниеносная неизбежность, то ли она плохая, то ли я грешный…

Эви ошибалась, жаль, что я не смог помочь ей. Я искренне хотел или не хотел, но сделал пару звонков, на что на том конце провода мне ответили что-то связанное с миллионом, я ей сказал: «Копи миллион». Она дала мне пощёчину и ушла в слезах. Что же, я, наверно, заслужил, в любом случае надежда умирает последней. С тех пор мы не виделись, она уволилась с работы, и всё, удачи тебе, классная молоденькая девочка Эви…