Я вошел в библиотеку и поначалу ничего не увидел. Меня словно ослепило, и голова у меня закружилась… Но вот головокружение прошло, я снова начал видеть, и мне открылся зал, полный с пола до потолка книгами. По ту сторону широкой стойки стоял толстый человечек, с усами, с лысой головой и длинными волосами одновременно, увлеченно наклеивающий бумажные ленточки на корешки книг. Казалось, целый час он не поднимал глаз, а когда, наконец, заметил меня, его большие черные глаза оказались, вопреки моим ожиданиям, вполне дружелюбными.

– Что тебе, парень? – спросил он.

Мне понравилось, что он назвал меня парнем. Это был знак, что я уже почти взрослый.

– Я хочу вернуть книгу, которую взял брат, – ответил я.

Библиотекарь протянул руку и взял у меня книгу. Затем заглянул внутрь и наморщил лоб.

– Исраэль-Иешуа Зингер – это твой брат?

– Да, мой старший брат, – ответил я.

– Что с ним случилось? Он взял эту книгу больше года назад, а книгу нельзя держать у себя больше месяца. За это время набежал большой штраф, он съел весь оставленный им задаток…

– Брат в армии, – сказал я, и сам пришел в ужас от собственного вранья…

– Где он, на войне?

– Да, на войне.

– И у вас нет от него никаких известий?

– Ни словечка.

Библиотекарь помрачнел.

– Что они от нас хотят, эти фараоны? Почему им так нужны невинные жертвы для устраиваемых ими кровавых войн?

Он говорил как будто с самим собой, а затем снова обратился ко мне:

– Твой брат – очень талантливый молодой человек. Он отлично пишет, да и рисует хорошо. Талант. Талант от рождения! Ну, а ты, как я вижу, конечно же, учишься в бейт-мидраше[18], а?!

– Да, я учусь. Но я хочу знать обо всем, что происходит в мире, – ответил я, чувствуя, как мои губы сами, без меня, произносят эти слова.

– О! И что же ты хочешь знать?

– Физику, географию, философию, все на свете…

– Что значит все на свете? Нет человека, который бы знал все на свете.

– Я хочу знать тайну жизни, – сказал я, и сразу же устыдился собственных слов. – Мне хотелось бы прочитать книгу по философии.

Библиотекарь наклонился.

– Какую книгу? На каком языке?

– На идиш. Но я читаю и на иврите.

– Ты имеешь в виду святой язык?

– Мой брат читал «Ха-Цфира»[19], и я читал ее тоже.

– И твой отец разрешает тебе читать такую еретическую газету?

– Он не видит меня, когда я ее читаю.

Библиотекарь закашлялся.

– У меня есть кое-что о философии на идиш, но мальчик в твоем возрасте должен изучать какую-нибудь профессию, а не философию. Чтение это будет для тебя трудновато, и вдобавок от него не будет никакого проку.

– Я хочу знать, что говорят философы о том, почему в мире так много страданий и как его исправить.

– Философы и сами этого не знают. Ладно, подожди…

Он начал искать между полками и даже залез на лесенку. Когда он слез, в его руках было две книги, и он показал их мне. Одна была на идиш, другая – на иврите.

– У меня есть кое-что для тебя, – сказал он. – Но если эти книги увидит твой отец, он порвет их.

– Папа их не увидит. Я их хорошо спрячу.

– Клиент нашей библиотеки должен оставить задаток и заплатить за чтение книги за месяц вперед. Но у тебя в кармане, как я вижу, нет ни гроша. Ладно, заплатишь как-нибудь в следующий раз. Береги книгу. Если ты сдашь ее вовремя и в хорошем состоянии, я найду тебе еще кое-что. Когда мальчик хочет узнать тайну жизни, ему надо помочь.

Он улыбнулся и что-то записал на карточке. Я с трудом удержался, чтобы не поцеловать ему руку…»

Книга на идиш, представлявшая краткую историю философии, была прочитана Иче-Герцем в тот же день.

Ничего, кроме разочарования, она ему не принесла. Имена некоторых великих философов, таких, как Аристотель, Демокрит, Платон и др., учения которых излагались в этой книге, были ему уже знакомы по трудам Рамбама и прочих и никакого интереса у него не вызвали. Но, самое главное, ему показалось, что, когда дело доходит до главных вопросов, большинство философов предпочитает просто жонглировать мудреными терминами, а не отвечать на них. Таким образом, книга пополнила его познания в философской терминологии, но не более того. Единственная ее глава, которая действительно произвела на него впечатление, была посвящена философии Спинозы. Сама идея пантеизма была для него не нова – ее выдвигали и каббалисты, и многие еврейские философы, начиная с основателя хасидизма Бааль-Шем-Това. Но мысль Спинозы о том, что Богу нет никакого дела до людей, до их судеб, до человеческой истории, поразила его, так как открыто вступала в противоречие с главными постулатами Торы.