– Все нормально, – торопливо сказала она. – О Российском национальном комитете вновь кричат по телевизору…
– Это хорошо, – Владимир кивнул. – Реклама еще никому не мешала…
На лицах сидящих обозначились довольные ухмылки.
На мгновение он замолчал, обвел взглядом соратников.
– Я виделся со связной, – слова выходили какими-то тяжелыми, словно их вырубили из камня.
– Что же сказали наши друзья с Брайтон-Бич? – спросил кто-то.
– Они довольны нами, – Владимир вздохнул, – но требуют большего…
– Чего же? – искренне удивился худой юноша.
– Дело в том, что, – он замолчал, – им удалось достать ядерную бомбу. Вскоре она будет доставлена в Москву.
Единый вздох удивления прокатился по помещению.
– Что? – худой не удержался, вскочил. – Нам не дадут этого сделать!
– Почему, Иван? – спокойно возразила женщина. – Никто не смог помешать арабам в две тысячи одиннадцатом взорвать Вашингтон! Чем мы хуже?
– Тогда не было СКС! – лицо Ивана корежила судорога, глаза сверкали.
– Стойте! – резко сказал Владимир, вскидывая руку. – Ты, Иван, сядь. Татьяна, молчи!
Гам стих. Иван опустился в кресло.
– Специальная Контрольная Служба сейчас не та, что сто лет назад, – медленно проговорил Владимир. – Они привыкли к тому, что никому даже в голову не приходит посягнуть на ядерное оружие! И уже то, что с одного из хранилищ в Северной Америке удалось похитить бомбу, говорит о том, сто Служба слаба! Груз уже в пути, и вопрос не в том, сумеем ли мы использовать его. Я уверен – сумеем! Вопрос в том, стоит ли нам это делать… Одно дело – уничтожить здание, а другое – разрушить половину огромного города!
– Ради нашего дела можно пойти на все! – резкий, скрипучий голос раздался из угла, и невольно все повернулись к его обладателю.
– Ты так думаешь, Игорь? – спросил Иван, нервно оглаживая подбородок.
– Да, – Игорь Пороховщиков, хозяин школы искусств, двинул рукой и инвалидная коляска, в которой он сидел, слегка переместилась. – Пусть сгинет этот город, в котором от русских и России осталась только память! Пусть он превратится в радиоактивный ад! Зато во всем мире вспомнят, что есть еще такой народ – русские! Я – за!
– Я тоже за, – сказал плотный мужчина, и слова его были полны горечи. – У нас в Конторе в последнее время все хуже смотрят на тех, у кого в идентификационной карте записано «русский»! Наши нынешние действия – что комариные укусы! Пора показать, кто в стране хозяин!
– Я понял тебя, Николай, – кивнул Владимир. – Спецслужба, сотрудники в которой подбираются по национальному признаку, обречена на деградацию. Кто еще хочет сказать?
– Я против, – плечистый здоровяк нервно дернул головой. – Не дело это. Вот. Плохо так делать. Ненависть – это плохо. Показать другим, что они не правы – хорошо, а так – плохо…
– Ладно, Станислав, не мучайся, – рассмеялась Татьяна. – Все мы знаем, что ты плохой оратор. Но я хочу сказать, что ты не прав! Взрыв этот будет не актом ненависти, – голос женщины звенел от напряжения, словно готовая порваться струна. – Кого можно ненавидеть? Азиатов и кавказцев, которые сейчас распоряжаются от Калининграда до Владивостока? Они недостойны нашей ненависти! Если мы взорвем бомбу, то только от любви, от любви к своему народу, который надо спасать… Любыми средствами, не останавливаясь ни перед чем!
Татьяна откинулась в кресле. Грудь ее вздымалась, а глаза горели, словно две голубые лампочки.
– Ты хорошо сказала, – прервал наступившую тишину Иван. – Я сомневался, но теперь тоже согласен.
Станислав что-то мрачно пробурчал, но его никто не слушал.
– Тогда все решено, – пожал плечами Владимир, ощущая как напряжение, не покидавшее его с момента встречи со связной, сползает с плеч, словно старая, тесная одежда. – Мой голос ничего не решает. Тогда ждем груз, а по следующей акции – продолжаем реализацию намеченного плана.