– Если ил Торнья уничтожит Мешкента, – сказал Каден, – мы погибли.

Адер прищурилась. Слишком внезапным, слишком полным было это признание, чтобы ему поверить.

– Кто погиб?

– Все мы. – Каден кинул взгляд на Киля.

Что-то произошло между ними, какое-то бессловесное общение. А потом брат повернулся к ней и во всех подробностях объяснил, как Ран ил Торнья, полководец Адер, отец ее ребенка, намеревался уничтожить человеческий род.

– Не понимаю, – медленно проговорила Адер, когда Каден наконец замолчал. – Допустим на минуту, что младшие боги – источник наших чувств, нашей человечности. Предположим, я поверила, что они своим существованием делают нас теми, кто мы есть. Мешкент – один из них. Почему ил Торнья не думает о Кавераа, о Маате или Эйре?

– Он бы добирался и до них, будь они здесь, – ответил Киль. – К несчастью для него и к счастью для вашего рода, младшие боги не одевались в плоть со времен долгой войны против моего народа, когда пришли вам на помощь тысячи лет назад.

– И что же, убив Мешкента, он добьется своего? Неужели, избавив человечество от страдания, он вернет золотой век кшештрим?

Историк помолчал, размышляя над ее вопросом, а потом взгляд его стал так далек, что у Адер свело живот. Она повернулась к Кадену – проверяя, есть ли у того что добавить, но главное, чтобы отвернуться от Киля. И с отчаянием поймала такой же пустой взгляд брата.

– Теология, – заговорил наконец Киль, – тонкая наука.

– Опыт мне подсказывает, – фыркнула Адер, – что на тонкости ссылаются тогда, когда ни хрена не знают, что сказать.

Киль неожиданно улыбнулся:

– Мой опыт говорит о том же. – Он пожал плечами. – Мешкент и Сьена породили младших богов.

– И что из этого? – покачала головой Адер. – Ил Торнья убил моего отца, но я еще здесь. И Каден.

– И Валин, – негромко вставил Каден. – По крайней мере, я надеюсь.

– Конечно, – согласилась она, чувствуя, как загорелись щеки. – Конечно, мы все переживаем за Валина, но сейчас речь о том… В первую очередь о том, что убийство Мешкента ничуть не ограничило бы власти его потомства.

– Твоя аналогия неполна, – сказал Киль. – Горящие глаза еще не делают Малкенианов богами.

– Ты хочешь сказать, что боги умирают вместе со своими родителями?

Он покачал головой:

– Я уже говорил, вопросы теологии сложны. Мой род долго изучал богов, но наши исследования по самой своей природе были несовершенны. Во многих вопросах мы остались в полном неведении. Накопленные знания охватывают лишь часть предмета божественности. Они ненадежны.

– Потрясающе, – съязвила Адер.

Киль поднял руку, предупреждая ее возражения:

– Но одно известно точно. Боги больше нас. Не просто старше или могущественнее, они другие. – Он помолчал, словно искал слова, способные донести груз его мыслей. – Мы от мира сего. Вы и я, кшештрим и люди. Мы здесь живем, как человек живет в своем доме. Если мы умираем, мир остается. Боги – иные. Они и есть мир. Их существование неразрывно встроено в структуру реальности.

Кшештрим покачал головой и исправился:

– Они придают структуре реальность. Это и делает их богами. Возвращаясь к аналогии с домом – она весьма несовершенна, но годится, – боги – это фундамент, и пол, и окна, пропускающие свет, и стены.

Адер мучительно пыталась вникнуть в смысл его слов.

– Не слишком ли они переменчивы для стен?

Киль развел руками:

– Я же сказал, аналогия несовершенна. Реальность – не дом. Базовые основы порядка и хаоса, бытия и небытия… – Он запнулся и опять пожал плечами. – Это не просто камни.

– Суть в том, – впервые вмешался Каден, – что, если выбить фундамент, стены упадут.