Я осторожно поднялась на ноги, ещё раз набрала 02 и 03 – с тем же результатом – и решила выйти осмотреться.

С каждой минутой нарастали недоумение и следом за ним страх. Разгар рабочего дня: где машины сотрудников? Где хоть одна «скорая»? Почему вокруг так пусто и тихо?

Выйти из ворот я не успела. Послышался топот бегущих ног, нечленораздельные крики, и в створе ворот пробежал человек без лица – вместо него было что-то окровавленное. А за ним бежало несколько людей, на людей непохожих. На этих лицах не было ни тени разума: только звериная ярость и желание убивать. Не бывает таких лиц у нормальных людей, не может быть…

Очнулась я в будке сторожа: сработал инстинкт самосохранения. Меня трясла мелкая ледяная дрожь. Когда на звонок в очередной раз не ответили, я с трудом подавила желание разбить телефон об асфальт.

До двери в подвал было метров пятьдесят. Никогда в жизни не преодолевала большего расстояния. Залитый солнцем больничный двор, труп, лежащий у моего окна – всё это казалось кусочком другой, бредовой реальности.

Подвал встретил меня тишиной, полутьмой и прохладой. На несколько секунд показалось, что всё только что виденное мне просто приснилось. Но рука с синими ногтями всё так же маячила в окне, словно напоминание о том, что самообманом заниматься бесполезно – да и просто опасно. Чистенькая нищета моей комнаты показалась оазисом безопасности и уюта. Может, отсидеться здесь? Но от чего отсиживаться и как долго? Связи нет, информации о том, что происходит – тоже. Продуктов мало, а консервов нет совсем. Вода и свет есть – пока. Но самое страшное – полная неизвестность, и этого мне не вынести.

В чуланчике, где хозяйственный Ашот хранил всякий хлам, я нашла монтировку. Постояла на ступеньках, собралась с духом и вышла из подвала в яркий летний день. На голове трупа сидело несколько крупных изумрудных мух. От одного взгляда на них желудок поднялся к самому горлу. Борясь с тошнотой, вышла на пустую улицу и направилась в центр города, зачем-то стараясь ступать как можно тише.

Я столкнулась с ним в начале следующего квартала. Высокий мужчина лет сорока в деловом костюме, измятом и перепачканном так, словно в нём неделю спали на вокзале. Он шёл размеренной походкой, глядя в пространство и бормоча себе под нос. Я застыла на месте, но он успел меня заметить. Стоя руки по швам, как оловянный солдатик, я уставилась ему в правый глаз, исступлённо твердя про себя: «Уходи! Уходи! Уходи!». Он рассматривал меня, стену ближайшего дома, афишную тумбу, и, казалось, не отличал одного от другого. Просто детали пейзажа…

Лицо абсолютно расслаблено, глаза смотрят в пустоту. Жужжит, как шмель, повторяя неразборчиво одно и то же слово. Я прислушалась.

– Опаздываем… опаздываемопаздывае…опаз…Дываем. Опа…

– Опаздываем – подхватила я, стараясь копировать интонации.

Он моргнул.

– Опаздываемопаздываем, – жужжала я. – Опаз…

– …дываем.

«Я – это ты! Я —это ты!» – повторяла я про себя, чувствуя, как на лбу выступают капельки пота.

Присоединиться к дыханию… Самая простая установка раппорта… Ну…

Он зашагал дальше, повторяя своё заклинание, а у меня подкосились ноги. Я не упала только потому, что оперлась плечом на афишную тумбу.

Яркие афиши сообщали о распродаже шуб и ожидаемом приезде «любимицы публики, звезды эстрады Ангелины Чернобаевой». Потомственная гадалка Маргарита предскажет вам будущее… Интересно, предвидела ли она такой оборот событий?

Второго я заметила слишком поздно. Он выскочил из-за угла, словно летя на крыльях разорванной в лоскуты, чудом державшейся на плечах рубашки. Увидел меня и бросился через улицу. Я бежала как заяц, молясь о том, чтобы успеть добежать до следующей улицы – там начинались частные дома, и был шанс юркнуть в ворота. Кроссовки глухо стучали по тротуару, воздух раздирал пересохшее горло, боль в боку делалась всё острее, но я чувствовала, что убегаю от смерти.