Это ему мешало, когда нужно было иметь дело с молодыми дамами. Ловко, однако, прислуживаясь другими, он приносил гетмановой новости из того менее ему доступного света.

Он работал для неё тем рьяней, что случайно встретил в Вильне именно ту девушку, заполучить руку которой он задумал с помощью своей покровительницы. Он знал её большое мастерство в этих делах, а некоторые обстоятельства давали ему надежду, что княгиня больших трудностей в исполнении своих обещаний иметь не будет.

На небольшом расстоянии от Высокого Литовского, в котором гетманова чаще всего жила, находилась Кузница, собственность пани Коишевской, стражниковой Троцкой, которая в течение нескольких лет пребывала там с единственной дочкой Аньелой. Раньше Коишевская не была тут известна, проживая со своим мужем около Вильна.

Прибыв в эти края, стражникова заявила о себе тем, что особенным образом могла со всем справиться. Мало нуждалась в помощи юристов, потому что устав и корректуры на пальцах знала. Хозяйством занимался её старый эконом, который на этом собаку съел. С одной только модной французишной, хоть язык этот понимала, она не была в согласии, и к новым обычаям не дала себя обратить. Всё в ней было по-старому аж до преувеличения, согласно традиции, как когда-то бывало.

Разумеется, что дочку Аньелу она хотела воспитать согласно своему уму и раположению, не на чужеземный манер, а по-старопольски. Когда это происходило, стражникова поселилась у Вильна, где была у неё двоюродная сестра, модница, и уже обращённая в старую веру.

Имея много дел с имением и состоянием, Коишевская часто отдавала дочку к сестре, не предполагая, что она там может заразиться ненавистной ей французишной.

Тем временем случилось то, что панна Аньела всем сердцем прильнула к моднице и, научившись щебетать и писать, больше стала похожа на тётку, чем на мать.

Коишевская слишком поздно опомнилась, забрала дочку, начала её переделывать на свой манер, но девушка тем сильней привязалась к тому, что ей показалось лучшим и более красивым. Девушка не была чрезвычайно поразительной красоты, но вовсе не уродлива, а особенно её отличали пышные волосы и большие глаза.

Между матерью и дочкой начался конфликт, сначала без объявления войны, потом открытый. Панна Аньела не смела выступать против родной матери, но плакала, мучилась, а переделать себя не могла. Стражникова хотела сделать из неё хорошую хозяйку, а ей снились большой свет и такое общество, какое видела у тётки.

Поскольку влияние той, живущей по-соседству, всегда панне Аньела давало знать о себе, чтобы затруднить отношения, Коишевская даже переселилась в Кузницы, но попала из-под дождя под водосток. Нашла там гетманову, которая любила общество молодых весёлых девушек, а там всё было на французском соусе.

Познакомившись сначала с княгиней, Коишевская потом почти совсем отстранилась от неё, чтобы не баламутила ей дочку.

Повсеместно сочувствовали судьбе панны Аньели, страдающей под тяжёлым ярмом деспотичной матери, но с Коишевской было тяжело. Никто не мог её убедить, делала что хотела, согласно убеждению.

От окончательного разрыва с Высоким, который бы неминуемо наступил, защищало то, что Коишевская с дочкой, будучи набожной, должна была ездить в приходской костёл в Высоком.

Там она встречалась с княгиней, которая из милосердия к панне, а немного также, чтобы поставить на своём, навязывалась Коишевской.

Мать и дочь были недовольны друг другом, но ни та, ни другая измениться не могли. Стражникова была женщиной старой школы, а панна Аньела – ребёнком иного света.

Единственной надеждой матери было то, что сможет выдать её за такого шляхтича, о каком для неё мечтала, который бы сделал её счастливой и оторвал от легкомысленного общества.