Если Рита хотела предельной честности и искренности с Рене, на которую год назад она, как художник, решилась в отношении своего зрителя, она была обязана рассказать ему все, что было на сердце, и это поднимало целый ряд бытовых вопросов, на которые у девушки не было ответа. Что будет, если она решит уйти? Как жить, когда в собственности у нее один велосипед? На какие деньги снимать квартиру? Куда и как перевозить свою мастерскую и написанные картины, которые она пока не смогла продать?

Однако, как только мысль съехать от Рене пришла ей в голову, несмотря на противно скребущийся в животе страх, Рита, почувствовала неимоверное облегчение. Она словно смогла заново дышать. Она была несказанно благодарна Рене за все, что он для нее сделал, его теплые чувства и мужское плечо, желание делиться и заботиться, но у их отношений не было будущего, а настоящее представлялось очень зыбким, шатким и туманным. Рене заслуживал, чтобы его любили. Он заслуживал честности.

Окрыленная и немного пораженная своей неожиданной смелостью и готовностью сделать шаг в неизвестность, Рита приподнялась на кровати, потянувшись к потолку руками, стряхивая с себя остатки сна и чувствуя прилив энергии и облегчения от принятого решения. Затем она потянулась к телефону, лежащему на белой тумбочке.

«Я надеялся, что ты напишешь. Готов встретиться в любой момент, у меня нет планов».

Рита мгновенно вскочила на ноги, вглядываясь в экран телефона и не веря своим глазам, готовая прыгать от счастья. Какая разница, что она будет есть и где спать завтра, если сегодня она увидит Богнера!

«В 13.00 на смотровой площадке перед парламентом?»

«В нашем месте, где я стал счастливым обладателем твоего номера телефона! Я буду там».

Это было невероятно, у Риты словно выросли крылья, такие же белые, как стены спальни Рене, она физически чувствовала их трепетание и шелест за своими плечами. Жаль, что нельзя было взмахнуть ими и прямо сейчас оказаться на летней площади перед парламентом, где уже вовсю работали бьющие из-под земли струи фонтана, среди сверкающих на солнце брызг которых бегали счастливые босоногие дети.

Рита недолго поразмышляла, что надеть, но, поскольку выбор был небольшой, остановилась на новом черном сарафане с юбкой в пол и соломенной шляпе с черной лентой. В этом образе она выглядела невообразимо женственно и романтично, отдаленно напоминая себе женщин, изображенных на полотнах великого Клода Моне. Пожалуй, для полного сходства ей не хватало только ажурного зонтика в руке.

Рита решила доехать до центра на общественном транспорте. В автобусе она сняла с головы шляпу, комкала ее в руках и всю дорогу, сидя на мягком сиденье, нервно дергала ногой. Она понятия не имела, чем закончится ее встреча с Богнером сегодня, но одно понимала точно: она куда-то сильно влипла и, скорее всего, это был не мед. Скоро ей предстояло стать нищим, бездомным и безработным художником, Классика жанра! Чтобы унять волнение, она написала Лурдес о своих планах расстаться с Рене.

«Ты чокнутая, – моментально ответила подруга. – Однако я с радостью могу махнуться с тобой местами: я начну жить с перспективным и сексуальным мужчиной, а ты переедешь обратно в нашу перенаселенную квартиру и ночами напролет будешь слушать вопли ребенка, которого заделали люди, не умеющие предохраняться». В целом, Рита с удовольствием бы вернулась в большую белую квартиру, с синим диваном в гостиной и фикусом, прозванным талантливым мистером Рипли, молчаливым, наряженным в гирлянду свидетелем любовных сцен (если он до сих пор был жив, так как привычка поливать его была только у нее).