Небольшой альтернативой стала фотография, и она часами могла бродить по городу с фотоаппаратом, заглядывая на блошиные рынки или ремесленные ярмарки, проходящие на широких площадях города. Иногда к ней присоединялись ее соседки по квартире: австрийка Хайке и Лурдес из Мексики. Девушки снимали трехкомнатную квартиру, расположенную под красной черепичной крышей трехэтажного жилого дома в зеленом спальном районе Берна уже много лет, а само их жилище выглядело не как место обитания молодежи, а как большое творческое пространство. Специализацией Хайке был графический дизайн, а Лурдес была в вечном поиске себя, переходя с факультета на факультет. Совсем недавно, переведясь из отделения драмы, она увлеклась современным искусством и ночи напролет мастерила что-то из подручных материалов, найденных на блошиных рынках.

Их просторная, выкрашенная в белый цвет квартира насчитывала три отдельные спальни, поэтому каждая из обитательниц являлась обладательницей собственной комнаты, невероятно отражающей дух своей хозяйки. Например, спальня Хайке была лаконична и аккуратна, здесь всегда царили порядок и чистота, каждой вещи полагалось свое определенное место, а на стеклянном столе красовались большие белые мониторы. В комнате Лурдес царил творческий хаос, напоминавший каждому, кто случайно туда заглядывал, о ее духовном поиске. Комната хранила следы всех увлечений ее обитательницы: от театрального реквизита до недоделанной тумбочки из остатков старинного бархата. Спальня Риты была поделена между жилой зоной и творческим рабочим пространством, расположенным возле окна, чтобы позволить свету потоком литься на нее во время, проводимое за рисованием. Вплотную к окну с широким подоконником стояли деревянный стол, мольберт, законченные картины были убраны в коробки или скапливались, стоя прислоненными к стене. Девушка любила сидеть на подоконнике своей спальни, ее личной медвежьей берлоги, вглядываясь в ночные туманы или встречая розовые рассветы. Личное жилое пространство занимало гораздо меньшую площадь и было расположено в удаленной от окна части комнаты. Сказать честно, кроме коллекции недорогих шляп на нескольких полках, прибитых к стенам, материальных благ Рита в свои двадцать с небольшим лет по-прежнему не нажила. Вся ее одежда была аккуратно развешана на «штанге» из Икеи, рядом располагались белая кровать с прикроватной тумбочкой и небольшой комод с зеркалом.

Девушки делили ванную комнату, а также кухню-гостиную с большим столом из светлого дерева под цвет паркета на полу. В углу гостиной стоял «талантливый мистер Рипли» – фикус в кадке, украшенный золотистой, переливающейся гирляндой, которую было так уютно включать зимними вечерами, болтать и пить ароматный глинтвейн.

После каждого телефонного разговора с родителями Рита искренне надеялась, что хозяин квартиры не повысит арендную плату или счета за электричество не станут запредельными: она чувствовала, что больше не сможет так просто придти к родителям за деньгами.

В то февральское утро две тысячи двадцать третьего года Рита поехала в университет на велосипеде. Светило солнце, день был безоблачным, а дороги – сухими. Она катила по городу, с легкостью крутила педали, взбираясь на городские холмы и спускаясь к реке, подставляя лицо солнечным лучам и чувствуя, как ее каштановые с золотым отливом волосы выбиваются из-под шлема и развеваются на ветру.

Рита добралась до университета, и первая лекция прошла как обычно. В этом году девушке предстояло окончить бакалавриат, а затем она хотела продолжить обучение в магистратуре. В перерыве к ней подошла секретарь факультета и взволнованно попросила зайти в деканат. Рита шла по светлым коридорам корпуса университета, где под бетонным потолком сияли причудливо изогнутые светильники, и думала, что несказанно любит место, где учится, за пронизывавшую его атмосферу творчества. По дороге она заглянула в мастерскую с белыми стенами, увешанными работами студентов, длинными рядами столов, на которых всегда царил творческий беспорядок, сопровождаемый гулом разговоров и приглушенным смехом; на высоких стеллажах хранились расходные материалы в виде бумаги, картона, разных красок, тюбиков и другой мелочи. Рита на минуту подумала, что, проучившись здесь два с половиной года, она так и не продвинулась намного дальше классической живописи, которая, без сомнения, была ее коньком. Ее пейзажи, портреты выходили натуральными и живыми, в них чувствовалось мастерство художника, но Рите никак не удавалось выйти за рамки привычного жанра. По мере приближения к деканату сердце ее тревожно сжалось.