На протяжении всей ссылки в Михайловское он ежедневно тренировался, зная, сколь опасен его противник. Он ходил с тяжёлой тростью, служившей для укрепления руки. Применял и другие различные упражнения.

Мне довелось участвовать в сборных стрелковых командах Калининского суворовского военного училища Московского высшего общевойскового командного училища, и 32-й гвардейской Таманской мотострелковой дивизии. Я был «винтовочником», то есть стрелял из спортивной винтовки так называемый стандарт – из положений «лёжа», «с колена», «стоя». Но мне приходилось наблюдать за тренировками «пистолетчиков». Часами простаивали они если не с пистолетом, то просто с тяжёлым предметом на вытянутой руке, добиваясь, чтобы вытянутая рука стояла твёрдо. В ту пору ещё можно было найти чугунные утюги. Вот идеальный предмет для тренировки.

Это теперь переняли у хилой заграницы подъём пистолета двумя руками – видно, одной на Западе уже не под силу оружие удерживать. А мы с ребятами из сборной команды, если в увольнения попадали несколько человек сразу, заходили в тир и стреляли из духовой винтовки с одной вытянутой руки – и стреляли без промаха.

А у Пушкина было и ещё одно упражнение, которым он увлекался в Михайловском, – упражнение очень результативное. Он описал его в рассказе «Выстрел», в котором немало эпизодов скопированы с личной жизни…

Напомню, что говорится там о герое рассказа – Сильвио:

«Главное упражнение его состояло в стрельбе из пистолета. Стены его комнаты были все источены пулями, все в скважинах, как соты пчелиные. Богатое собрание пистолетов было единственной роскошью бедной мазанки, где он жил. Искусство, до коего достиг он, было неимоверно, и если б он вызвался пулей сбить грушу с фуражки кого б то ни было, никто б в нашем полку не усумнился подставить ему своей головы. Разговор между нами касался часто поединков; Сильвио (так назову его) никогда в него не вмешивался. На вопрос, случалось ли ему драться, отвечал он сухо, что случалось, но в подробности не входил, и видно было, что таковые вопросы были ему неприятны. Мы полагали, что на совести его лежала какая-нибудь несчастная жертва его ужасного искусства. Впрочем, нам и в голову не приходило подозревать в нем что-нибудь похожее на робость. Есть люди, коих одна наружность удаляет таковые подозрения. Нечаянный случай всех нас изумил».

Так вот это именно сам Пушкин порою, когда лежал на диване, вдруг брался за пистолет, завидев на стене муху, и р-р-аз – одним выстрелом вдавливал её в стену.

Прибыв в Москву по вызову государя в сентябре 1826 года, Пушкин сразу направил вызов графу Толстому, но того в городе не оказалось. Ну а потом за дело взялся друг Пушкина, впоследствии известный библиофил и библиограф Сергей Александрович Соболевский (1803–1870), который и прежде неоднократно предотвращал дуэли поэта. Он не только сумел примирить Пушкина и Толстого, но и подружить их.

П. И. Бартенев писал по этому поводу:

«Существует несколько версий примирения Пушкина с Толстым. Первая: графа не было в Москве, и острота конфликта разрядилась. Другая версия такая: Соболевский, передав вызов, застал графа в большом горе… и он попросил три дня отсрочки, на что Соболевский ответил согласием. Доложив об этом Пушкину, Соболевский услышал от него, что согласен и на двухнедельную отсрочку. Растроганный Толстой ночью пришёл к Пушкину и кинулся к нему в объятия. Так они помирились».

Спустя несколько лет Пушкин выбрал графа Фёдора Ивановича Толстого в свои сваты, когда просил руки Натальи Николаевны Гончаровой. Писатель В. А. Соллогуб даже высказывал предположение, что если бы в 1837 году Соболевский был в Петербурге, он бы смог предотвратить дуэль с Дантесом. Впрочем, это предположение ошибочно. Дуэль была прикрытием убийства, прикрытием ликвидации Солнца Русской поэзии, Гордости России – Пушкина, который был «нашим всё».