У двери нужной квартиры он замялся, нерешительно, словно ища поддержки, оглянулся на меня, и только затем надавил на дверной звонок. Дверь распахнулась почти тут же, каким-то нервным рывком. На пороге, в бледно-желтом мареве бьющих ей в спину из прихожей бра выросла щуплая фигура Люды, младшей сестры Вики. Она прикрывалась косой тенью, кутавшей ее с лестничной площадки, и черты лица ее потому казались темными, а проступавший в прямоугольнике проема ее силуэт поразил необычно острой худобой и будто бы уменьшившимся ростом.

Увидев Витьку, она выступила на шаг вперед, ровно настолько, чтобы нам открылось ее бледное, заострившееся лицо с впавшими глазницами, большими зелено-темными полукружными прогалинами под ними и туго сведенным в узкую полоску ртом. На Витьку она смотрела долго, не моргая; так, будто бы увидела его впервые или же, напротив, после долгой разлуки, не узнавая; потом охнула, опала и пугающе легко соскользнула по дверному косяку на пол, на изменившие ноги, жалобно издавая протяжные, захлебывающиеся стоны.

Оттолкнув Витьку в сторону, я вбежал в квартиру. В прихожей напугало меня завешенное зеркало, а дальше, в комнате, встретили глаза…

Мать, отец, какие-то незнакомые люди, неприметная старушка в темном повязанном на голову платке, заунывно читающая что-то в углу – все смотрели на меня. А на длинном столе, посреди комнаты, уже убранная, величаво и спокойно запрокинув голову, под белоснежным покрывалом лежала Вика…

Позже я узнал, что после звонка моего приятеля она бросилась из окна. И никогда себе этого не простил.

С глупой надеждой в душе бродил я по улицам, гадая, увижу ли ее где-нибудь, и одновременно боясь ее увидеть. Унылый знойный полдень короткой тенью бежал за мной по земле, по пути мало попадалось прохожих, и лишь ветер с беззвучной тоской подгонял вихри раскаленной от жары пыли, горстями швыряя ее под ноги. Хмурые пятиэтажки сменяли друг друга, мимо величаво проплыла златоглавая церковь, потянулись магазины – а я все шел, перебирая грустные воспоминания.

Вот тут, на углу, мы познакомились. Два года назад, ранней весной.

Снег еще не сошел тогда с тротуаров и почерневшими, спрессованными кучами озлобленно и неуступчиво подтаивал по их краям, а по дорогам, искрясь от длинных косых лучей высокого солнца, бежали первые мартовские ручьи. Она шла навстречу с подругой, моей хорошей знакомой, с которой мы и остановились, чтобы перекинуться парой дружеских слов.

– Меня зовут Тома, – представилась она, с едва заметным интересом, но все же разглядывая меня.

Я был смущен ее вниманием, и это не укрылось от нее. В ее серых глазах заиграли озорные искорки, а сочные алые губы тронула мягкая улыбка. Как же поражен был я тогда, увидев прелестную ямочку на ее правой щеке. На левой такой ямочки у нее не было…

В тот же вечер я прогуливался по улице и среди множества прохожих вновь столкнулся лицом к лицу с прелестной парой. Тома и теперь была с моей знакомой: они, как и я, вышли на вечернюю прогулку. Мы немного посмеялись над забавным совпадением и дальше по улице шли уже втроем. Как-то незаметно, то ли случайно, то ли нарочно знакомая моя волшебным образом растворилась в темноте, потерялась среди гуляющих пар, и мы с Томой остались вдвоем. О чем говорили тогда – не помню, но как же счастлив был я в тот вечер и упоен совершенно новым для меня чувством!

Любовь ли была это?..

И с новой силой дорожная пыль заметалась под ногами. Отряхиваясь от вороха воспоминаний, я вдруг заметил, что иду к ее дому. Зачем? Чтобы еще раз взглянуть на него? Нет, я не вынес бы этой боли, и потому торопливо свернул в тихий проулок. Здесь, кажется, жило само уныние. Даже собаки молчали за высокими, давящими своей неприступностью заборами. Дорога спускалась к реке, и этому пути я уже не противился. Сюда любили мы ходить вдвоем.