– Да-да, за Лайзу, – подхватывает та.

Я подливаю вина себе и Сэм, хотя у нее еще было достаточно. Когда наши бокалы соединяются над столом, они издают чересчур громкий, чересчур резкий звон, и стекло едва не разбивается вдребезги. «Пино нуар» перехлестывает через край моего бокала, брызжет на салат и хлебные палочки. Вино тут же впитывается, оставляя на поверхности красные пятна.

Я нервно хихикаю. Из Сэм вырывается ее обычный резкий смешок, похожий на выстрел дробовика. Джефф, которому совсем не весело, смотрит на меня тем же взглядом, каким иногда пронзает меня во время его несносных корпоративов. «Ты пьяна?» – говорит этот взгляд. Нет. По крайней мере пока. Но я понимаю, почему у него возникло такое подозрение.

– И чем ты, Сэм, зарабатываешь на жизнь? – спрашивает он.

– Как когда, – пожимает плечами она, – сегодня одним, завтра другим.

– Понятно, – говорит Джефф.

– В данный момент я не работаю. Со старого места уже ушла, на новое еще не устроилась.

– Понятно, – повторяет Джефф.

Я делаю еще глоток вина.

– А ты, значит, адвокат?

В устах Сэм эта фраза звучит как обвинение.

– Ну да, – отвечает Джефф, – государственный защитник.

– Интересно. Наверняка приходится встречаться с самыми разными людьми.

– Совершенно верно.

Сэм откидывается на стуле, одну руку кладет на живот, другой берет бокал и подносит его к губам. Ее губы над ободком расплываются в улыбке.

– И все твои клиенты преступники? – спрашивает она.

Джефф зеркально копирует позу Сэм. Так же откидывается на стуле и так же сжимает бокал. Я наблюдаю их дуэль, на дне желудка тяжело ворочается съеденное только наполовину блюдо.

– Мои клиенты невиновны до тех пор, пока суд не докажет их вину, – говорит Джефф.

– Но большинство из них виновны, так?

– Думаю, можно и так сказать.

– И каково это? Знать, что чувак, который сидит рядом с тобой в одолженном у кого-то костюме, сделал все то, в чем его обвиняют?

– Ты спрашиваешь, не мучает ли меня совесть?

– Допустим.

– Нет, – отвечает Джефф, – наоборот, обеспечивая этому чуваку в одолженном костюме презумпцию невиновности, я чувствую, что совершаю благородный поступок.

– А если он сделал что-нибудь по-настоящему плохое? – спрашивает Сэм.

– Насколько плохое? – спрашивает Джефф. – Убийство?

– Хуже.

Я понимаю, куда клонит Сэм, и мой желудок сводит судорогой. Я кладу на него руку и легонько поглаживаю.

– Трудно придумать что-нибудь хуже убийства, – говорит Джефф, тоже понимая куда она гнет.

Но ему на это наплевать. Он с удовольствием последует за ней к той грани, за которой застольная беседа превращается в спор. Такое на моих глазах случалось и раньше.

– Тебе доводилось представлять интересы убийц?

– Доводилось, – отвечает Джефф, – как раз сейчас представляю.

– И тебе это нравится?

– Нравится мне или нет – не имеет никакого значения. Просто это нужно сделать.

– А если этот чувак убил несколько человек?

– Его все равно надо защищать, – говорит Джефф.

– А если это тот самый, который устроил бойню в «Найтлайт Инн»? Или который вырезал ребят в «Сосновом коттедже»?

Ярость Сэм становится почти осязаемой – через стол меня окатывают волны пульсирующего жара. Ее голос набирает скорость, каждое новое слово звучит жестче и грубее.

– Неужели ты, зная об этом, будешь и дальше восседать рядом с этим вонючим ублюдком и пытаться уберечь его от тюрьмы?

Джефф не шевелится, во всем его теле едва заметные движения совершает лишь челюсть. Он не сводит с Сэм глаз. И даже не моргает.

– Полагаю, это очень удобно, когда можно найти причину всех своих жизненных неудач, – произносит он.

– Джефф, – в горле у меня пересохло, голос звучит так тихо, что на него можно не обращать внимания, – прекрати.