Вторая позиция фактически осуществляет наш выход в сущее, она выводит главную позицию вовне, действуя от лица нашего «ноуменального Я». Здесь совершается шаг вперед, выступание-из (как это иллюстрирует египетская ритуальная статуэтка ушебти). Вторая позиция есть наш способ делать шаг вперед, заносить и ставить ногу в сущее, толкать сущее. Это наша самореализация, сказуемое, которое выносит в репрезентацию подлежащее – наше ноуменальное «Я». Во второй позиции «Я» становится действующим лицом, оно ставит свой росчерк (тот самый росчерк, о котором говорилось во вступительной главе к первому тому). Поэтому мы называем эту позицию оперативной — это есть то, что мы постоянно делаем (просто категорически не можем не делать!), чтобы действительно быть, чтобы своим бытием о себе заявить. Здесь апопимпость нашего Лица движется к обретению своего имени. В дополнение к молчаливому и неподвижному Лицу у нас появляются активные и подвижные Руки, выдвинутые в сущее и сочиняющие сюжет собственного романа от своего имени.

Текст романа как конечный результат движения наших Рук, делания, сочинения появляется уже на третьей позиции. Он содержит уже более или менее очерченный, выявленный образ главного героя, которому мы уделяем наше внимание – то самое внимание, которое мы переносим из первой позиции. Наш герой, таким образом, есть наше «Я», вынесенное в сущее, – «сущее Я». Осуществляется наша заветная цель – мы встраиваем себя в сущее, обретаем себя среди сущего, окружая себя некоторым слоем («личного», «ближайшего», «приватизированного», «опосредованного»), присваивая и осваивая часть сущего, назначая себе некоторую роль и отыскивая для себя некоторый смысл, место, предназначение. Мы даем себе некоторый псевдоним, по которому нас можно узнать, обозначить, предъявить другим, выделить среди кишащего множества «улицы». Мы пишем автопортрет, отражаем себя в Зеркале и начинаем видеть себя.

Однако описание нашего «Я» в сущем как «главного героя» всегда ущербно, неполноценно, искажено, оно не может обладать той целостностью, которой обладает исходное, ноуменальное «Я» – наше анонимное, предвечное Лицо. Герой, которым мы себя представляем и с помощью которого мы себя самоидентифицируем, будучи вынесенным в мир, во множество, вовнутрь некоторого бесконечно огромного шара (Вселенной), всегда беспомощен перед роком, зависим от обстоятельств, подвержен изменениям, многочисленным опасностям и поэтому нуждается в защите – защите ввиду своей «брошености» в сущем. Так, в итоге выдвижения изначальных позиций (эк-зистирования), происходит наше падение в мир.

Третья позиция – это всегда подмена главной, компенсация: мы замещаем все мыслимое и немыслимое сущее какой-то «прокладкой» личного, ближайшего, присвоенного, мы ищем и находим себя в мире, попадая в социальные стереотипы. Мы надеваем стандартные маски и играем роли из какого-то утвержденного социумом репертуара. При этом сам играющий роль актер находится во второй позиции. Третья позиция – это отражение, куда мы себя проецируем, это «мой мир», «приватизированный мир», где «Я» (главная позиция) превращается в «мое». Это то, что проходит, как сон, когда настает наш час и мы умираем.

Стоя постоянно перед «зеркалом» в третьей позиции, мы наблюдаем за изменениями, которые наш образ претерпевает в течение нашей жизни, – меняется география, одежда, цвет волос, появляются морщины. Стареет наш портрет – портрет Дориана Грея, при этом само Лицо на главной позиции остается неизменным. При «встрече» с собой (в зеркале) на третьей позиции нас, как героя романа Оскара Уайльда, зачастую охватывает ужас. Чтобы справиться с ужасом, мы систематически заботимся о себе, о своем «имидже», о своем отражении. Мы пытаемся как можно более тщательно «причесывать волосы» перед зеркалом, однако следует понимать, что мы «причесываем волосы» не себе, а «ему». Этот «он», «посторонний», словно забытая на улице сумка, подвергается опасности и насилию со стороны мира – мир сомневается, хороший «он» или плохой, честный или нечестный, мир решает, наградить «его» или казнить, обогреть или обобрать… Это и есть то, что Юнг называл