– Тогда, Лизонька, другое время было… И кстати, твой дед уже при Александре Освободителе[4] наши дела поправил! Если бы не революция проклятая…

– Ладно, бабушка, – прервала ее Лиза. – Будет уже о прошлом. Хорошее впереди. Ничего, я полюблю этого сибирского великана. Мне и впрямь уходить скоро. Давай-ка лучше чай пить.

Очень часто полковник Сергей Хватов, глядя на своего шефа, генерал-майора Константина Глобачева, ловил себя на мыслях, не подобающих высшему офицерскому чину в его положении.

Так, например, Хватов не мог избавиться от стойкого убеждения, что начальник Петроградского Охранного отделения внешне напоминает ему лошадь. Хотя Хватов тут же сам перед собой оправдывался: если даже и так, то лошадь породистую. Потомственный дворянин, блестящий послужной список, прекрасные рекомендации и, как успел убедиться полковник, действительно золотая голова. Пускай, пардон, и несколько продолговатый череп… Возможно, такие ассоциации приходили к Хватову потому, что сам он происходил из семьи конезаводчика и достаточно долгое время служил в конной жандармерии.

Или же вот: при всем уважении к талантам шефа петроградских жандармов полковник был склонен считать Константина Ивановича достаточно мягким и интеллигентным человеком для руководителя службы политического сыска и охотника за террористами. Глобачеву, считал Хватов, не всегда присуща железная хватка. Да взять хоть Распутина, которого император поручил патронировать лично начальнику Охранки. Будь его, Сергея Хватова, воля, подмел бы мужика вчистую. А царю предоставил бы рапорт о том, как недоглядели, не уберегли, народ ведь царским фаворитом недоволен, ропщет, мало ли, кто наконец решился… Более того, Хватов обязательно подсуетил бы нужного человечка, на которого смерть Распутина не грех повесить. Однако генерал-майор Глобачев, представляя Николаю Второму регулярный отчет о перемещениях старца по городу, как и о том, кто его посещает, старался по возможности избегать острых углов. И не тревожить царя подтверждением возмутительных фактов, о которых говорили не только в салонах, но даже уже в очередях и трамваях.

Как-то решившись спросить о причине сокрытия истинного положения вещей, Хватов услышал короткий сдержанный ответ: «Вреда от Распутина не больше, чем от любого другого, кто допущен ко двору. А пользы, Сергей Иванович, ровно столько, сколько от молитвенника. И если императрица Александра Федоровна этот молитвенник подле себя держит, значит, ей это нужней. Тронуть Распутина сейчас – навредить даже не себе, а императорской фамилии. Поверьте, не он главная угроза, – и, помолчав, шеф жандармов добавил загадочно: – Распутин в этом представлении – всего лишь шут. Есть более важные роли».

Как раз сейчас Глобачев и занимался тем, что считал более важным и опасным.

Дочитав рапорт Хватова, шеф жандармов аккуратно отложил исписанный лист в сторону, по левую руку от себя.

– Это все понятно, Сергей Павлович. Но здесь, – тонкий палец указал на рапорт, – нет внятного объяснения, почему наш агент не предупредил о готовящемся покушении на статского советника Зацепина. Не может быть, чтобы он не знал об очередной акции Боевого Отряда.

– Тем не менее это так, Константин Иванович. Мы были предупреждены, что Полетаев снова готовит теракт. Но, как и в прошлый раз, он не счел нужным сказать, где, когда и кого они будут убивать. Наконец, после убийства Зацепина вся группа на двое суток засела на конспиративной квартире. Опять же, по приказу Полетаева. Выйти оттуда наш Воробей смог только вчера. У них, как известно, строго с конспирацией.