–Нет, Павел Владимирович, не просто пришли к Вам воры, а благодаря правильно запущенной Вами информации о том, что Ваша тёща скупает краденное. Нет, Вы не просто задержали их, а потому, что не спали! Но некоторые наши сотрудники продолжают спать даже на совещаниях. Проснитесь, следователь Масакин, и расскажите нам, как Вы внимательно читаете заключения экспертиз по делам, находящимся в Вашем производстве! Молчите? Тогда я зачитаю всем заключение психиатрической экспертизы по делу Щедрина: «Щедрин Евграф Михайлович поступил в областную психиатрическую больницу №1 вместе со следователем Масакиным, который самостоятельных жалоб не предъявляет, причины госпитализации не понимает. Из беседы с испытуемым установлено, что он страдает алкоголизмом в третьем поколении. Общается преимущественно с деликвентами и ментами. Ранее неоднократно имел приводы в милицию, а теперь проходит по краже. Систематически алкоголизируется. В беседе облегчён, особенно лёгкий у него стул. Речь дислаличная, с ротацизмом, с мембдацией. Запас знаний ниже даже, чем у следователя Масакина. Интеллект снижен до уровня лёгкой дебильности на фоне соц. пед. мед. и мент. запущенности. Эмоционально лабилен и умственно дебилен. Доброжелателен. Стремится произвести на окружающих хорошее впечатление, поэтому признаёт себя виновным во всех преступлениях, даже которые не совершал. Кожа чистая. Педикулёза – нет. Выводы: к жизни на свободе не приспособлен, но в условиях тюрьмы содержаться может». Масакин, очевидно, Ваших друзей-экспертов на написание этого литературно-психиатрического заключения подтолкнула фамилия Евграфа Михайловича Щедрина, напомнившая им знаменитого писателя Салтыкова Михаила Евграфовича, но Вы, то, Масакин, не писатель и должны были читать всё, что Вам подсовывают эксперты, прежде чем подшивать это в дело. Очевидно, от того, что Вы сами не читаете заключения экспертов, Вы и не можете разъяснить суть этих заключений и другим процессуальным лицам. Как иначе объяснить следующее заявление потерпевшей Патрикеевой: «Я не согласна с заключением судебно-медицинской экспертизы о том, что мне, якобы, причинены легкие телесные повреждения без расстройства здоровья, ведь мне было очень тяжело переносить все побои. Да и после побоев я сильно расстроилась, но тут почему-то написано без расстройства». А что у Вас с датами в постановлениях и протоколах? Вы не только делаете всё задними числами, Вы делаете всё, извините, через зад. И, наконец, что за заявления Вы приобщаете в дела? Например, от обвиняемого Бабкина: «Иметь защитника не желаю, так как уже имею следователя!» Какую пищу для размышления, спрашивается, Вы даёте этим заявлением суду? Ведь, с процессуальной точки зрения, защитник и следователь – не совместимы. Или другой пример – заявление от потерпевшей Дымовой: «От снятия побоев я отказываюсь, так как не хочу ни перед кем снимать платье!» Масакин, будете так и дальше расследовать дела, я сам сниму с Вас штаны и тогда Вы пойдёте снимать побои.

К сожалению, Масакин не единственный, кто не вчитывается в смысл написанного. Пользуясь тем, что здесь находятся и коллеги с линейного отделения на нашей станции, пройдусь, так сказать, и по их «шпалам». Вот, например, инспектор Кусков материале №142 пишет: «19 мая сего года из батарейного шкафа на перегоне Нермомайск-Нижнегрязьск неизвестными лицами было совершено хищение 7 аккумуляторов. Принятыми мерами розыска установить лицо, совершившее хищение балансиров с ручных стрелочных переводов, не представилось возможным.» Ну, причём тут, скажите мне, балансиры, если украли аккумуляторы? По материалу №152, где начальник дистанции пути просит установить неизвестное лицо, положившее щебень на рельсы, инспектор Кусков установил это лицо, а вернее, морду. Оказывается, это стадо коров переходило в неустановленном месте железнодорожное полотно и наложило на рельсы щебень. Коровы, Кусков, могли конечно, наложить на рельсы, но не щебень, а что-нибудь другое. Говорят, что наша служба и опасна, и трудна, и на первый взгляд, как будто не видна, но служба инспектора Кускова не видна, как ни присматривайся.