Анна пристроила бутылку вина и коробку шоколада на кофейный столик. Габи опустилась в кресло на другом конце комнаты, чинно выпрямив спину и скрестив руки на груди.

– Мне очень жаль, Габи. Вчера ночью я была настоящей стервой.

– О да.

Анна нервно сглотнула:

– Ты хорошо добралась до дома?

Габи изогнула бровь, как бы спрашивая у Анны взглядом: «Ты серьезно?»

Анна закрыла лицо руками:

– Знаю, знаю… не понимаю, о чем я думала! Я просто… – она снова подняла глаза, – ну ты ведь знаешь, что я бы никогда нарочно не сделала ничего, чтобы тебя обидеть. Потому что ты подруга, о какой только можно мечтать. Ты пытаешься мне помочь, терпишь все мои выходки, и вот как я с тобой обошлась. Я не буду обижаться, если ты не захочешь теперь со мной разговаривать. Я не буду обижаться, если ты вообще никогда больше не станешь со мной разговаривать!

Взгляд Габи немного смягчился.

– Ну вот, и опять ты все драматизируешь.

Анна немного помолчала, задумавшись. Осталась только одна вещь, которую она еще не сказала:

– Мне так жаль. Ты можешь меня простить?

Габи вздохнула:

– Может быть. Но нам нужно что-то менять.

Поджав под себя одну ногу, она потянулась к упаковке «Тоблерона»:

– Тебе нужно что-то менять.

– Я в порядке, – ответила Анна не задумываясь.

– Нет. Это не так. Ты почти все время бродишь как зомби, а когда выходишь на связь с окружающим миром – с другими людьми, – слетаешь с катушек! – она укоризненно покачала головой. – Это ненормально, Анна.

Анна хотела было возразить, но события прошлой ночи это доказывали.

– Не знаю, что на меня нашло.

Габи снова вздохнула. Анна вдруг осознала, что последнее время в разговорах с ней вздохи Габи звучат особенно часто. Она и не подозревала, что превратилась в ту самую подругу со сложностями, но, по всей видимости, так оно и было. Возможно, она не замечала этого, потому что, по красноречивому замечанию Габи, превратилась в зомби.

Сказать по правде, именно это она и чувствовала: будто какая-то ее часть умерла вместе со Спенсером, и с тех пор она лишь вяло влачила свое существование – словно сомнамбула.

– Я понимаю, что бывают дни удачные, а бывают не очень, – мягко сказала Габи, – и что тебе нелегко в Рождество и в Новый год, но…

– Я знаю, – оборвала Анна. Это все, что она могла сказать. Прошлая ночь, словно зеркало, наглядно продемонстрировала, во что она превратилась, и увиденное ее не обрадовало.

Габи зашевелилась и чуть приосанилась:

– Итак… что ты собираешься делать?

– Я не знаю, – неторопливо ответила Анна. И это была абсолютная правда. Она перепробовала все. Задушевные беседы? Сделано. Книги по самоисцелению и группы психологической поддержки? Сделано. Ничего не помогало. – К сожалению.

Габи ничего не ответила, она просто улыбнулась.

– Что? – насторожилась Анна, ожидая ответ с легкой опаской.

– Как насчет сальсы?

– Ты серьезно? – скривилась она, надеясь, что Габи просто прикалывается. Но пара полных решимости глаз и не предвещавшая ничего доброго ухмылка говорили об обратном.

– Серьезно. Если ты пойдешь на сальсу, мы больше никогда не будем вспоминать эту новогоднюю ночь.

Анна колебалась. Скрестив руки, Габи продолжала сидеть и сверлить ее выжидающим взглядом. Анна сглотнула.

– Будет весело, – добавила Габи, на этот раз без улыбки.

– Ты правда считаешь, что мне нужно…

– Да, считаю, – голос Габи был строг, но ее выдавали глаза.

За решительным взглядом Анна различила робкую мольбу. Габи беспокоилась о ней. По-настоящему. Вот почему она так уцепилась за эту идею как за спасательный круг. Дело было вовсе не в танцах. Ее подруге просто отчаянно хотелось надеяться, что Анна еще сможет быть счастливой.