Как я уже говорил, поставить Олега над людьми не получилось. А вот внушить, что он в стороне, – это оказалось на удивление легко. Еще бы! Такая посылка решала сразу все противоречия. Их просто не оставалось. То, что хорошо или плохо для людей, не может быть хорошо или плохо для, скажем, кошек. Или птиц. Представляете, насколько все стало просто?

Настолько же стало и сложно.

Я создал легенду, в которую поверил мой мальчик. Я помню, что это моя легенда, я помню, как придумывал ее, как подгонял друг к другу факты и вымысел, как подсовывал Олежке книги, фильмы, музыку… Я помню все это разумом.

Но поверить уже не могу. Потому что даже человек, не верящий, что он человек, не способен творить зло с той беспечной легкостью, с какой делает это Олег. Какая-то мораль, какие-то нормы, что-то, что заложено у всех нас в генах, должно послужить ограничителем, но ни морали, ни норм, ни правильного генокода у него, кажется, нет. Он по-прежнему откровенен со мной, он все еще выделяет меня в своей не-любви, он, как и раньше, эмоционально зависим от меня… но все меньше и меньше в нем остается даже того мальчика-убийцы, который уже понял, что убивать – хорошо. Даже этого ребенка почти нет, понимаете? А что там есть? Я не знаю. Я верю в Олега так, как верит слепой хозяин в громадную и страшную собаку-поводыря. Слепец собаки не видит. Он знает лишь, что доверил свою безопасность твари, способной сожрать его заживо. И ему в голову не приходит, что такого зверя следовало бы бояться. Я верю Олегу так же, как верит хозяин своему псу. И я вижу Олега нисколько не лучше, чем слепец своего поводыря. Поэтому, при всей своей любви к нему, я говорю вам: биологически он – человек, а в остальном… я не знаю, кто или что носит сейчас его имя.

Хотя не так давно мальчик признался, что так и не смог до конца избавиться от человечности. Что он имел в виду? Одну историю десятилетней давности. Разумеется, я расскажу и об этом тоже. Должен заметить, что тогда девчонка доставила мне массу неприятностей…

Большинство людей думает о том, как бы спастись или возвыситься и поэтому с легкостью готово переметнуться на сторону того, кто сильнее

Филипп де Комин

Транспортный корабль «Покровитель» уже миновал оживленные космические маршруты и со дня на день должен был уйти в прыжок. Команда транспортника готовилась к этому с будничной аккуратностью и, похоже, заранее скучала. Связи между обычным пространством и теми его слоями, которые назывались на языке звездолетчиков «подвалом», до сих пор не придумали. Следовательно, на месяц глубокого полета «Покровитель» оставался предоставленным самому себе, без свежих новостей с Земли, без возможности поговорить с теми, кто остался дома, без помощи, если случится что-то, с чем экипаж «Покровителя» не сможет справиться самостоятельно.

Впрочем, чему там случаться, в «подвале»? Даже шансов встретить другой земной корабль и то не было – никого, кроме «Покровителя», в этом районе космоса не ожидалось.

Скучный предстоял месяц. Особенно если учесть, что всех на транспортнике живо интересовали сводки новостей. В России творилось нечто из ряда вон выходящее: замешенная на крови и мистике стремительная чистка чуть не в самых верхах власти.

Корабельные приборы исправно ловили земные телеканалы. Те из них, разумеется, что были рассчитаны на космическое вешание, а таких хватало. Население же «Покровителя» в свободное от вахт время оживленно обсуждало «русский ковен». Кто-то из телеведущих придумал название скандалу, который тогда только набирал обороты, а оно, как водится, прижилось.