Пока я украдкой разглядывала Уолтера, а Лотта и Роэль обменивались последними новостями Амстердама, к нам подошла молодая особа, с которой я уже имела честь познакомиться этим вечером. Ее звали Одиллия Ван Бателаан. При первом знакомстве она показалась мне слишком высокомерной и холодной. Впрочем, по какой-то неизвестной причине я ей тоже сразу же не понравилась. Госпожа Одиллия Ван Бателаан считалась первой красавицей Амстердама, и это звание внесло определенные черты в ее характер и поведение. Многим она казалась холодной, словно статуя, а ее медленные заученные движения, ее идеально прямая спина, ее плавный поворот головы сразу же вызвали стойкую неприязнь во мне, привыкшей к простой деревенской непосредственности. Одиллия была идеальна, но совершенно неестественна. Как мне успела рассказать Лотта, общество считало Роэля Менсинга ее женихом, и, хотя официальной помолвки не было, ни Одиллия, ни Роэль никогда не пытались опровергнуть эти слухи.

Теперь же Одиллия, ступая плавно, словно грация из древних легенд, подошла к нам, чтобы поприветствовать Роэля. Она бросила на меня холодный, высокомерный взгляд, а затем обратилась к Роэлю, и я не смогла не подивиться тому изменению, которое за секунду произошло в ее внешности. Из холодной, презирающей всех статуи она вдруг превратилась в очаровательнейшее создание. Она мило улыбнулась, кокетливо опустила глазки и, глядя из-под ресниц, поинтересовалась у Роэля его сегодняшним настроением. Он же, казалось, совершенно не заметил этих изменений и с энтузиазмом принялся отвечать на все ее вопросы, которых, впрочем, было так много, что я бы сбилась со счета, если бы попыталась их сосчитать. Казалось, этими вопросами Одиллия стремится вытеснить из головы Роэля все мысли, кроме тех, которые бы касались ее самой. Мне показалось эта ее манера поведения неприличной, но довольно забавной. Наблюдая за ними, я поймала на себе взгляд Уолтера. Глаза его смеялись, но уголки губ только слегка дрогнули, желая, но не имея возможности сложиться в улыбку. Я поняла, что его тоже очень забавляют эти изменения в манерах поведения госпожи Ван Бателаан.

Ночью я проснулась с неясным ощущением тревоги. Весь вчерашний день был полон эмоций и новых ощущений и, конечно же, я, сильно перенервничав из-за всего, сначала долго не могла уснуть. Первый выход в свет – это крайне важное событие в жизни любого человека, а особенно молодой девушки из провинции. И несмотря на то, что, казалось, вчерашний вечер прошел как нельзя лучше, меня отчего-то терзала неприятная тревога. Я сомневалась в том, что показала себя с самой лучшей стороны и, хотя ничего такого, что могло бы указывать на обратное не случилось, волнение все же не спешило уходить прочь. То и дело мне вспоминался презрительный взгляд Одиллии Ван Бателаан и ее холодность в отношении ко мне, и поэтому позже, когда я уже оказалась в постели, мысль о том, что, возможно, я сама могла чем-то заслужить такой взгляд, сильно будоражила мое сознание. Я долго лежала без сна, страдая от духоты и бесполезных волнений, но потом, истомленная и тем, и другим, все же заснула неглубоким, часто прерывающимся сном.

Так я проспала почти всю ночь, но незадолго до рассвета проснулась со странным ощущением приближающейся опасности. В комнате было темно, и только небольшая полоска лунного света проникала сквозь зашторенные окна. Ночь оказалась ветреной. Порывы его трепали шторы, отчего полоска лунного света временами становилась то весьма широкой, то, напротив, почти совсем исчезала. Я взбила подушки, стараясь обрести более удобное положение тела, чтобы вновь заснуть. Но сон не шел. Странное, гнетущее чувство словно давило на меня изнутри. Такое состояние бывает после ночного кошмара, когда, лежа в темноте, вы думаете, что призраки, вышедшие из вашего сна, окружают вас и наяву, прячась в самых потаенных местах комнаты. Я совершенно не помнила, что мне снилось до того, как я проснулась, но мне казалось, что сон тот был спокоен. И все же отчего-то напряженное, тревожное чувство не стремилось покидать меня.